Оливер Голдсмит - Вэкфильдский священник

Одять мы собрались обсудить, чѣмъ бы остановить злословіе нашихъ враговъ, и придумали такую хитрую мѣру, которая мнѣ вовсе не нравилась. Состояла она вотъ въ чемъ: такъ какъ намъ всего важнѣе было удостовѣриться, точно ли мистеръ Торнчиль съ честными намѣреніями ухаживаетъ за нашею дочерью, жена моя взяла на себя вывести дѣло на чистую воду и для этого собралась посовѣтоваться съ нимъ насчетъ выбора жениха для своей старшей дочери; и если это не вызоветъ съ его стороны немедленнаго предложенія руки, порѣшили устрашить его соперникомъ. Но я рѣшительно возсталъ противъ этого и до тѣхъ поръ не соглашался, покуда Оливія не дала мнѣ торжественнаго обѣщанія выйти замужъ за этого мнимаго соперника, если сквайръ не помѣшаетъ этому, женившись на ней самъ. Таковъ былъ общій планъ, и хотя я пересталъ дѣятельно противиться ему, однакожъ и одобрить по-настоящему не могъ.

Въ слѣдующій разъ, когда пришелъ мистеръ Торнчиль, мои дѣвочки не показывались, чтобы доставить мамашѣ случай выполнить свой планъ на просторѣ; онѣ ушли, однако же, не дальше сосѣдней комнаты, откуда могли подслушать весь разговоръ. Жена повела бесѣду очень искусно, замѣтивъ, что мистеръ Спэнкеръ довольно хорошая партія для одной изъ дѣвицъ Флемборо. Сквайръ согласился съ этимъ, и тогда она выразила мысль, что съ хорошимъ приданымъ не мудрено найти и хорошихъ жениховъ.

— А вотъ помилуй Богъ бѣдныхъ-то невѣстъ! продолжала она: — что нынче значитъ красота, мистеръ Торнчиль? И что значатъ какія ни есть добродѣтели и хорошія качества въ наше время, когда всѣ только и помышляютъ о выгодахъ, да о наживѣ? Нынче уже не спрашиваютъ, какова дѣвица, а такъ-таки прямо: много ли за нею приданаго?

— Сударыня, отвѣчалъ онъ, — я вполнѣ признаю справедливость и оригинальность вашихъ замѣчаній; и будь я королемъ — ничего бы этого не было: тогда именно насталъ бы золотой вѣкъ для барышенъ-безприданницъ. И, конечно, прежде всего я озаботился бы устройствомъ судьбы вашихъ двухъ дѣвицъ.

— Ахъ, сэръ, подхватила жена моя; — теперь я вижу, что вы изволите шутить! А хотѣла бы я быть королевой: тогда я знаю, кого бы моя старшая дочь выбрала себѣ въ мужья. Да, кстати, разъ вы сами навели меня на эту мысль, скажите мнѣ серьезно, мистеръ Торнчиль, нельзя ли найти для нея подходящаго мужа? Ей теперь девятнадцать лѣтъ, она ужъ вполнѣ взрослая, воспитанная, и даже, могу сказать безъ хвастовства, ничѣмъ не обижена отъ природы.

— Сударыня, отвѣчалъ онъ, — если бы я взялся выбирать ей мужа, я бы искалъ человѣка, одареннаго всѣми совершенствами, могущими составить счастіе такого ангела: человѣка разумнаго, богатаго, съ возвышенными вкусами и сердечною искренностью. Вотъ какимъ долженъ быть, по моему мнѣнію, подходящій для нея мужъ, сударыня.

— Прекрасно, сэръ; но знаете ли вы такого человѣка?

— Нѣтъ, сударыня, — сказалъ онъ, — и полагаю, что невозможно найти такого, который былъ бы достоинъ ея. Она такое сокровище, что не подобаетъ одному человѣку обладать ею: она — богиня; клянусь душой, я говорю только то, что думаю: она — ангелъ.

— Ахъ, мистеръ Торнчиль, вы все льстите моей бѣдной дѣвочкѣ; а мы подумываемъ выдать ее за одного изъ вашихъ фермеровъ, у котораго недавно умерла мать и ему нужна хозяйка. Вы, вѣроятно, догадались о комъ я говорю, это фермеръ Уильямсъ; обстоятельный человѣкъ, мистеръ Торнчиль, и она за нимъ безъ хлѣба сидѣть не будетъ; къ тому же онъ уже нѣсколько разъ дѣлалъ ей предложеніе — (что, мимоходомъ сказать, была правда). — Но только, продолжала она, — мнѣ было бы пріятно слышать, сэръ, что вы одобряете нашъ выборъ.

— Какъ, сударыня! воскликнулъ онъ: — вы хотите, чтобы я одобрилъ подобный выборъ? Никогда! Какъ, такую красоту, такой умъ и прелесть отдать въ руки существа, вполнѣ неспособнаго понять, какое сокровище ему достанется? Извините меня, я никакъ не могу одобрить такую вопіющую несправедливость; и у меня на это свои причины.

— Такъ вотъ что! воскликнула моя Дебора:- коли у васъ есть свои особыя причины, это другое дѣло; но, сэръ, мнѣ бы хотѣлось знать, какія же такія причины?

— Извиняйте, сударыня, сказалъ онъ:- онѣ лежатъ такъ глубоко (тутъ онъ положилъ руку на сердце), что я не могу вамъ открыть ихъ. Онѣ сокрыты здѣсь и должны оставаться сокровенными.

Когда онъ ушелъ, мы опять собрались на совѣщаніе, но не могли рѣшить — какъ понимать столь утонченныя чувства. Оливія находила, что всѣ его рѣчи доказываютъ самую возвышенную страсть, но я не могъ съ этимъ согласиться: съ моей точки зрѣнія было ясно, что онъ гораздо больше думаетъ о любви, чѣмъ о женитьбѣ; но какъ бы то ни было, рѣшено было принести въ исполненіе планъ касательно фермера Уильямса, который съ самаго переселенія нашего въ эти края замѣтилъ Оливію и ухаживалъ за нею.

Такъ какъ для меня все дѣло было въ томъ, чтобы моя дочь была дѣйствительно счастлива, я ничего не имѣлъ противъ такого жениха, какъ мистеръ Уильямсъ: онъ былъ человѣкъ зажиточный, обстоятельный и простосердечный. Немного было нужно хитростей, чтобы оживить его отвергнутую любовь и ободрить къ новому ухаживанію, такъ что дня черезъ два онъ и мистеръ Торнчиль встрѣтились у насъ въ домѣ и нѣкоторое время смотрѣли другъ на друга весьма недружелюбно. Но фермеръ Уильямсъ не былъ долженъ ни копѣйки своему землевладѣльцу и потому держалъ себя вполнѣ независимо. Оливія съ своей стороны отлично разыгрывала роль кокетки, если можно назвать ролью то, что было сущностью ея природы; всю свою нѣжность она какъ будто сразу перевела на новаго вздыхателя. Мистеръ Торнчиль казался глубоко огорченнымъ такимъ предпочтеніемъ, былъ задумчивъ, разсѣянъ и наконецъ ушелъ. Меня, по правдѣ сказать, удивило такое сильное огорченіе, тогда какъ онъ имѣлъ полнѣйшую возможность устранить его причину, заявилъ намъ честнымъ образомъ о своихъ намѣреніяхъ. Но каковы бы ни были его страданія, было очевидно, что Оливія мучилась еще болѣе. Послѣ каждаго подобнаго свиданія со своими вздыхателями, — а такихъ свиданій было нѣсколько, она обыкновенно удалялась въ свою комнату и тамъ предавалась своему горю.

Однажды вечеромъ, послѣ того какъ она довольно долго поддерживала притворную веселость, я вошелъ къ ней и засталъ ее въ слезахъ.

— Вотъ видишь, дитя мое, сказалъ я, — что, довѣряя страсти мистера Торнчиля, ты только лелѣешь пустую мечту: онъ допускаетъ соперника ухаживать за тобою, не взирая на то, что соперникъ этотъ во всѣхъ отношеніяхъ ниже его, и зная притомъ, что отъ него зависитъ получить на тебя всѣ права, стоитъ для этого только откровенно заявить о своихъ чувствахъ.

— Да, папа, отвѣчала она:- но у него есть свои причины для такого промедленія; я знаю, что есть. Искренность его взглядовъ и словъ убѣждаетъ меня въ томъ, что онъ меня высоко уважаетъ. Вскорѣ, я надѣюсь, выяснится и все великодушіе его привязанности, и тогда вы увидите, что я понимаю его лучше, чѣмъ вы.