Оливер Голдсмит - Вэкфильдский священник

— А вѣдь это плохо, сказалъ онъ:- вамъ дадутъ только соломы, а комната ваша очень просторна и холодна. Но такъ какъ вы, по всей видимости, изъ порядочныхъ людей, къ которымъ когда-то причислялъ себя и я, то я охотно подѣлюсь съ вами частью своего постельнаго бѣлья.

Я поблагодарилъ его и выразилъ удивленіе, что встрѣчаю такое человѣколюбіе въ тюрьмѣ, въ несчастіи, и, чтобы показать ему, что я изъ образованныхъ, прибавилъ:

— Какъ видно, древній мудрецъ понималъ, какъ цѣнно для опечаленнаго участіе себѣ подобныхъ, говоря «тонъ космонъ айре, ей досъ тонъ етайронъ»; и точно, что намъ въ цѣломъ мірѣ, если мы въ немъ одиноки? прибавилъ я.

— Вы говорите — міръ! подхватилъ мой собесѣдникъ:- міръ, сэръ, занимается только пустяками, а между тѣмъ космогонія, т. е. сотвореніе міра во всѣ времена ставило въ тупикъ философскіе умы. Какихъ воззрѣній не было высказано насчетъ мірозданія! Санхоніафъ, Манефъ, Верозъ и самъ Оцеллій Луканъ тщетно пытались разъяснить его. У послѣдняго, напримѣръ, мы встрѣчаемъ изреченіе «Анархонъ ара кай ателютанонъ то панъ», и это означаетъ…

— Прошу извинить меня, сэръ, сказалъ я, — за то, что прерываю потокъ вашей учености; но я, кажется, все это уже слышалъ. Если не ошибаюсь, я имѣлъ удовольствіе видѣться съ вами на ярмаркѣ въ Уэльбриджѣ, и не правда ли, васъ зовутъ Эфраимъ Дженкинсонъ?

Въ отвѣтъ на это онъ только вздохнулъ.

— Вы, можетъ быть, помните меня? продолжалъ я:- докторъ Примрозъ; еще вы у меня лошадь купили.

Тутъ онъ меня сразу узналъ; до той минуты, благодаря темнотѣ помѣщенія и наступающей ночи, онъ не могъ разсмотрѣть моего лица.

— Да, сэръ, сказалъ мистеръ Дженкинсонъ, — я васъ очень хорошо помню: я купилъ у васъ лошадь и позабылъ заплатить за нее. Вашъ сосѣдъ Флемборо единственный человѣкъ, который можетъ мнѣ серьозно насолить на слѣдующей сессіи окружнаго суда, потому что онъ рѣшился показать подъ присягой, будто я фальшивый монетчикъ. А я искренно сожалѣю, сэръ, что обманулъ васъ, да и другихъ обманывалъ; потому что, видите ли, къ чему привели меня всѣ мои штуки.

Съ этими словами онъ указалъ мнѣ на свои кандалы.

— Хорошо, сэръ, отвѣчалъ я:- вы были со мной такъ добры, желая оказать мнѣ услугу въ такое время, когда съ меня взять нечего, что я за это постараюсь смягчить, или даже вовсе устранить показанія мистера Флемборо; при первой возможности я нарочно пошлю къ нему за этимъ моего сына и даже не сомнѣваюсь, что онъ непремѣнно исполнитъ мою просьбу. Что до моихъ показаній, то съ этой стороны вамъ вовсе нечего опасаться.

— Очень хорошо, сэръ, воскликнулъ онъ, — въ такомъ случаѣ и я постараюсь отплатить вамъ чѣмъ могу. Во-первыхъ, отдамъ вамъ большую часть своего постельнаго бѣлья, а, во-вторыхъ, буду горой стоять за васъ въ тюрьмѣ, гдѣ, смѣю сказать, пользуюсь нѣкоторымъ вліяніемъ.

Я поблагодарилъ и при этомъ не могъ удержаться отъ замѣчанія, что крайне удивился, видя его такимъ молодымъ: при нашемъ первомъ свиданіи я принималъ его за человѣка лѣтъ шестидесяти, по крайней мѣрѣ.

— О, сэръ, отвѣчалъ онъ, по всему видно, что вы мало знаете свѣтъ! На мнѣ былъ тогда парикъ; а что до возраста, то я умѣю представлять людей какихъ угодно лѣтъ, отъ семнадцати до семидесяти. Эхъ, кабы я потратилъ на изученіе какого либо ремесла хоть половину тѣхъ хлопотъ, какія употребилъ на изощреніе себя въ плутняхъ, я былъ бы ужъ, пожалуй, богатымъ человѣкомъ. Но хоть я и мошенникъ, а все же могу удружить вамъ, да еще такъ, какъ вы и ее ожидаете.

Дальнѣйшій разговоръ нашъ былъ прерванъ появленіемъ тюремщиковъ, пришедшихъ сдѣлать намъ перекличку и запереть насъ на ночь по кельямъ. Между прочими пришелъ и парень съ охабкой соломы: онъ проводилъ меня по узкому коридору въ комнату съ такимъ же каменнымъ поломъ, какъ и въ общей залѣ; въ одномъ изъ угловъ этой кельи я разостлалъ солому, оправилъ себѣ постель съ по-мощью бѣлья, удѣленнаго мнѣ товарищемъ, послѣ чего проводникъ вѣжливо пожелалъ мнѣ спокойной ночи. Тогда я, по обыкновенію, предался благоговѣйному размышленію, возблагодарилъ Создателя, пославшаго мнѣ новыя испытанія, улегся на солому и спокойно проспалъ до утра.

На другой день рано утромъ я былъ разбуженъ моей семьей, которая, собравшись у моей постели, горько плакала. Мрачная обстановка моя произвела на нихъ удручающее впечатлѣніе. Я слегка пожурилъ ихъ за это, увѣряя, что спалъ какъ нельзя лучше, а потомъ освѣдомился о здоровьѣ старшей дочери, которая не пришла съ ними. Мнѣ сказали, что вчерашнія волненія и усталость усилили ея лихорадку, и они сочли болѣе благоразумнымъ оставить ее въ гостинницѣ. Тогда я послалъ сына поискать для семьи удобную квартиру какъ можно ближе къ тюрьмѣ. Онъ повиновался, но не могъ ничего найти кромѣ одной комнатки, которую и нанялъ за самую дешевую цѣну для матери и сестеръ.

Тюремный сторожъ изъ состраданія согласился дозволить Моисею и обоимъ его братишкамъ поселиться вмѣстѣ со мною въ тюрьмѣ. Въ одномъ изъ угловъ комнаты для нихъ устроили довольно удовлетворительную постель, но мнѣ хотѣлось сперва узнать, каково покажется моимъ малюткамъ спать въ этой мрачной комнатѣ, которая, очевидно, испугала ихъ, когда они пришли въ первый разъ.

— Ну-ка, сказалъ я, — посмотрите, мои хорошіе мальчики, какую вамъ приготовили постель: хоть здѣсь и не очень свѣтло, но вы, надѣюсь, не побоитесь спать въ этой комнатѣ?

— Нѣтъ, папа, сказалъ Дикъ:- я нигдѣ не побоюсь спать, если ты будешь со мной.

— А мнѣ, сказалъ Биль (ему было еще только четыре года):- всего лучше тамъ, гдѣ папа.

Покончивъ съ этимъ дѣломъ, я назначилъ каждому изъ членовъ семьи особое занятіе! Софіи поручилъ имѣть особое попеченіе о больной сестрѣ; женѣ предоставилъ ухаживать за мною, младшихъ мальчиковъ опредѣлилъ въ чтецы при своей особѣ.

— Что до тебя, сынъ мой, продолжалъ я, обращаясь къ Моисею, — ты будешь теперь всѣхъ насъ содержать своими трудами. На то, что ты можешь получать поденною работой, мы всѣ, я думаю, можемъ прокормиться, соблюдая извѣстную умѣренность. Тебѣ уже шестнадцать лѣтъ, силы у тебя довольно, и Богъ послалъ ее тебѣ не даромъ: ибо ею ты спасешь отъ голода своихъ безпомощныхъ родителей и все семейство. Поэтому сегодня же вечеромъ ступай поискать работы на завтра и каждый день приноси мнѣ весь свой заработокъ.

Направивъ его такимъ образомъ и распорядившись остальнымъ, я пошелъ въ общую залу, гдѣ было просторнѣе и больше воздуха, но ругательства, распущенность и грубость, обступившія меня со всѣхъ сторонъ, черезъ самое короткое время принудили меня уйти назадъ въ свою келью. Сидя тутъ, я все раздумывалъ, какъ странно, что всѣ эти несчастные, успѣвшіе вооружить противъ себя все человѣчество, изъ всѣхъ силъ стараются о томъ, чтобы и въ будущей жизни уготовить себѣ еще худшаго врага.