Оливер Голдсмит - Вэкфильдский священник

Наши саксонскіе праотцы, столь яростные на войнѣ, очень рѣдко казнили смертію въ мирное время; да и во всѣхъ младенческихъ государствахъ, еще не утратившихъ отпечатка природы на своихъ учрежденіяхъ, весьма немногія преступленія наказуются смертію.

Только среди утонченныхъ цивилизаціею гражданъ карательные законы — находящіеся въ рукахъ богатаго сословія — всею своею тяжестію обрушиваются на бѣдныхъ. Правительства пріобрѣтаютъ съ годами какъ бы старческую угрюмость: по мѣрѣ того, какъ увеличивается богатство, оно становится все дороже человѣку, какъ будто чѣмъ обширнѣе наши сокровища, тѣмъ сильнѣе мы опасаемся за ихъ цѣлость; и вотъ наше имущество каждый день ограждается все новыми законоположеніями и вмѣсто забора мы обставляемъ его висѣлицами, чтобы отвадить воровъ.

Не знаю, отъ чего это зависитъ, отъ множества ли нашихъ карательныхъ законовъ, или отъ особой преступности нашего народа; но только у насъ въ странѣ ежегодно бываетъ большее число уголовныхъ приговоровъ, чѣмъ въ половинѣ остальныхъ европейскихъ государствъ. Быть можетъ, тутъ дѣйствуетъ совокупность обѣихъ причинъ, тѣмъ болѣе, что онѣ взаимно поощряютъ другъ друга. Когда народъ, управляемый столь безразличными законами, видитъ, что одна и та же тяжкая кара примѣняется ко всякимъ степенямъ виновности, то, не видя разницы между наказаніями, онъ утрачиваетъ способность различать и преступленія, а эта способность и есть главнѣйшій оплотъ нравственности. Такимъ образомъ умноженіе наказаній порождаетъ новые пороки, которые въ свою очередь порождаютъ новыя стѣсненія.

Слѣдовательно было бы желательно, чтобы власть вмѣсто издаванія все новыхъ законовъ, наказующихъ пороки; вмѣсто того, чтобы все крѣпче затягивать веревки, опутывающія общество и угрожающія лопнуть отъ чрезмѣрнаго напряженія; вмѣсто того, чтобъ отсѣкать членовъ общества, признаваемыхъ ненужными, тогда какъ никто и не пытался извлечь изъ нихъ пользу, и вмѣсто исправительныхъ мѣръ примѣняли къ нимъ только законы возмездія, — было бы желательно, говорю я, чтобы правительство попыталось предупреждать зло и направило свои законы такъ, чтобы они охраняли населеніе, а не казнили его. Тогда могло бы выясниться, что тѣ самыя души, которыя считались пропащими, нуждались лишь въ томъ, чтобы кто нибудь о нихъ позаботился; что если обращаться какъ слѣдуетъ съ тѣми несчастными, которые обрекаются на долговременную пытку только изъ-за того, чтобы богачи поменьше безпокоились, то изъ этихъ бѣдняковъ могутъ образоваться истинные защитники отечества; что какъ обличьемъ они съ нами сходны, такъ и сердца у нихъ такія же, какъ у насъ; что очень рѣдко встрѣчаются души, настолько низменныя, чтобы нельзя было пронять ихъ настойчивыми увѣщаніями; что человѣкъ, совершившій преступленіе, не долженъ изъ-за этого тотчасъ лишаться жизни, и что немного нужно крови для того, чтобы прочно укрѣпить нашу безопасность.

Прошло уже болѣе двухъ недѣль, какъ я находился въ тюрьмѣ, и за это время моя дорогая Оливія ни разу не навѣстила меня; а мнѣ сильно хотѣлось повидать ее. Я сказалъ объ этомъ женѣ, и на другое утро моя бѣдная дѣвочка вошла въ мою келью, опираясь на руку сестры. Я былъ пораженъ перемѣной, происшедшей въ ея наружности. Куда дѣвались безчисленныя прелести ея миловиднаго личика! На немъ какъ будто лежала уже печать смерти. Сердце мое сжалось отъ ужаса, глядя на ея впалые виски, рѣзко очерченный лобъ и мертвенную блѣдность.

— Ну, какъ же я радъ, что ты пришла, моя дорогая! воскликнулъ я:- но къ чему такое уныніе, Ливи? Надѣюсь, моя душа, что, изъ любви ко мнѣ, ты не допустишь свою печаль уморить тебя, зная, что твоя жизнь для меня такъ же дорога, какъ и моя собственная. Развеселись, мое дитятко, Богъ дастъ, еще мы доживемъ до счастливыхъ временъ.

— Вы всегда папенька, были добры ко мнѣ, отвѣчала она:- и мнѣ особенно прискорбно, что я никогда не могу стать участницей того счастія, о которомъ вы говорите. Для меня ужъ не будетъ больше счастья на землѣ, и я желала бы поскорѣе избавиться отъ жизни, въ которой испытала столько горя. И еще, папенька, мнѣ бы хотѣлось, чтобы вы покорились мистеру Торнчилю: это, вѣроятно, послужило бы къ смягченію вашей участи, и я могла бы умереть спокойно.

— Никогда этого не будетъ, возразилъ я:- чтобы я согласился признать свою дочь обезчещенной; хотя бы весь свѣтъ съ презрѣніемъ относился къ твоему проступку, я-то, по крайней мѣрѣ, буду знать, что ты совершила его по довѣрчивости, а не изъ порочности. Милочка моя, мнѣ здѣсь вовсе не дурно живется, хотя обстановка и можетъ показаться мрачною; но знай и помни, что лишь бы ты доставляла мнѣ отраду своимъ существованіемъ, никогда я не дозволю ему жениться на другой и тѣмъ сдѣлать тебя еще болѣе несчастной.

Когда она ушла домой, мой товарищъ по заключенію, бывшій свидѣтелемъ нашего свиданія, началъ довольно дѣльно осуждать меня за упрямство и нежеланіе, посредствомъ нѣкоторыхъ уступокъ, заслужить свое освобожденіе. Онъ замѣтилъ, что нельзя же жертвовать спокойствіемъ цѣлаго семейства изъ-за одной дочери, и притомъ той самой, которая была единственною причиной всѣхъ нашихъ бѣдъ.

— Къ тому же, прибавилъ онъ, — еще вопросъ, хорошо ли вы дѣлаете, что не хотите согласиться на бракъ этой четы; вѣдь вы въ сущности не имѣете возможности предупредить его, а можете только способствовать къ тому, чтобы онъ былъ несчастливъ.

— Сэръ, возразилъ я, — вы не знаете человѣка, насъ притѣсняющаго. Я убѣжденъ, что никакая покорность съ моей стороны не доставитъ мнѣ ни одного часа свободы. Я знаю, что годъ тому назадъ, въ этой самой комнатѣ жилъ и умеръ отъ нищеты задолжавшій ему фермеръ. Но хотя бы моя покорность и одобреніе его поступковъ могли доставить мнѣ помѣщеніе въ великолѣпнѣйшемъ изъ его домовъ, я все-таки не могу сдѣлать ни того, ни другого, потому что совѣсть нашептываетъ мнѣ, что это было бы потворствомъ прелюбодѣянію. Пока жива моя дочь, въ моихъ глазахъ никакой иной бракъ его не будетъ законенъ. Вотъ если бы Господь прибралъ ее — тогда другое дѣло, и съ моей стороны было бы просто низостью, если бы я изъ личной мстительности разлучалъ людей, желающихъ соединиться! Нѣтъ! Хоть я и считаю его негодяемъ, но самъ желалъ бы видѣть его женатымъ, чтобы отвратить послѣдствія его будущаго распутства. Но теперь я былъ бы безчеловѣчнымъ отцомъ, если бы взялся подписать такой документъ, который свелъ бы въ могилу дочь мою, и это единственно ради того, чтобы избавиться отъ тюремнаго заключенія; вѣдь это значило бы, во избѣжаніе собственной непріятности разбить сердце моего дитяти на тысячу ладовъ?