Чарльз Диккенс - Оливер Твист

— Ахъ, нѣтъ, сэръ, — возразилъ Оливеръ, содрогаясь при одномъ воспоминаніи о выраженіи лица стараго негодяя. — Я слишкомъ ясно видѣлъ его. Я ихъ обоихъ видѣлъ такъ же отчетливо, какъ вижу васъ сейчасъ.

— А кто былъ другой? — спросили Гарри и докторъ въ одинъ голосъ.

— Тотъ самый человѣкъ, который, какъ я разсказывалъ вамъ, хотѣлъ меня ударить около гостинницы. Я прямо встрѣтился съ нимъ глазами.

— Ты увѣренъ, что они направились именно сюда? — спросилъ Гарри.

— Увѣренъ, какъ и въ томъ, что они стояли у окна, — отвѣтилъ Оливеръ, указывая на ограду отдѣлявшую садъ коттэджа отъ луга. — Высокій человѣкъ перепрыгнулъ вонъ тамъ, а еврей, пробѣжавъ нѣсколько шаговъ вправо, пробрался сквозь тотъ проломъ.

Оба джентльмена всматривались въ серьезное лицо Оливера, пока онъ говорилъ это, и, обмѣнявшись взглядомъ, повидимому, были удовлетворены точностью его показанія. Но ни въ какомъ направленіи не было видно отпечатковъ быстро бѣгущихъ ногъ. Трава была высока — но нигдѣ она не была смята, кромѣ тѣхъ мѣстъ, гдѣ они сами прошли. Края и берега канавы были сырые и глинистые, но не видно было ни одного слѣда подошвы, никакого признака, что здѣсь кто либо проходилъ, даже нѣсколько часовъ назадъ.

— Странно! — произнесъ Гарри.

— Странно! — отозвался докторъ. — сами Блэтерсъ и Деффъ ничего не могли бы тутъ подѣлать.

Несмотря на очевидную безполезность поисковъ, они не прекращали ихъ, пока наступленіе темноты не положило имъ предѣла. Но даже и тогда они бросили ихъ съ неохотою. Джайльсъ былъ отправленъ въ различныя харчевни села, снабженный наилучшимъ описаніемъ внѣшности и одежды скрывшихся людей, какое могъ дать Оливеръ. Изъ нихъ еврей во всякомъ случаѣ обладалъ достаточно замѣтной внѣшностью, чтобы его могли запомнить, если бы онъ зашелъ куда нибудь выпить или проходилъ мимо. Но Джайльсъ вернулся не обогащенный никакими свѣдѣніями, которыя могли бы пролить свѣтъ на эту тайну.

На другой день поиски возобновились, но не съ лучшимъ успѣхомъ. Еще черезъ день Оливеръ и мистеръ Мэйли отправились въ городокъ, въ надеждѣ увидѣть или услышать что нибудь объ этихъ людяхъ, но и эта попытка оказалась безплодной. Черезъ нѣсколько дней этотъ случай начали забывать, какъ и всѣ случаи забываются, когда вызванное ими удивленіе, не поддерживаемое новой пищей, разсѣивается.

Между тѣмъ Роза, быстро поправляясь, стала показываться изъ комнаты, выходила гулять и, принимая все больше и больше участія въ семейной жизни, наполняла радостью всѣ сердца.

Но, хотя эта счастливая перемѣна оказывала замѣтное вліяніе на тѣсный кружокъ и хотя въ маленькомъ коттэджѣ снова стали раздаваться веселые голоса и оживленный смѣхъ, однако же кое въ комъ — даже въ самой Розѣ — замѣчалась какая то сдержанность, которая не ускользнула отъ вниманія Оливера. Мистриссъ Мэйли и ея сынъ часто уединялись надолго вмѣстѣ, а Роза не разъ появлялась съ заплаканными глазами. Послѣ того какъ мистеръ Лосбернъ назначилъ день своего отъѣзда въ Чертсей, эти явленія усилились. Было очевидно, что происходить нѣчто такое, что нарушаетъ покой молодой дѣвушки — и еще кого то.

Наконецъ, однажды утромъ, когда Роза была одна въ столовой, вошелъ Гарри Мэйли и послѣ нѣкотораго колебанія попросилъ у нея позволенія поговорить съ ней нѣсколько минутъ.

— Немного… очень немного словъ окажется достаточно, Роза, — сказалъ молодой человѣкъ, пододвигая свой стулъ къ ней. — То, что я скажу, уже отгадано вашей душой; самыя излюбленныя надежды моего сердца вамъ извѣстны, хотя вы не слыхали отъ меня ихъ устнаго признанія.

Роза была очень блѣдна съ того момента, когда онъ вошелъ; но то могло быть слѣдствіе ея недавней болѣзни. Она склонилась надъ близь стоявшимъ цвѣткомъ и безмолвно ждала, что онъ скажетъ дальше.

— Я… я долженъ былъ, кажется, уѣхать отсюда раньше, — произнесъ Гарри.

— Да, должны были, — отвѣтила Роза. — Простите, что я говорю это, но я хотѣла бы, чтобы вы уже уѣхали.

— Я былъ призванъ сюда самымъ ужаснымъ и мучительнымъ опасеніемъ, — сказалъ молодой человѣкъ: — опасеніемъ потерять то дорогое существо, на которомъ сосредоточиваются всѣ мой надежды и мечты. Вы умирали, колеблясь между землею и небомъ. Мы знаемъ, что когда молодые, прекрасные, добрые подпадаютъ недугу, то ихъ чистыя души безсознательно стремятся къ лучезарной обители вѣчнаго покоя, и потому-то самые красивые и лучшіе среди насъ такъ часто увядаютъ въ полномъ расцвѣтѣ.

При этихъ словахъ на глазахъ нѣжной дѣвушки показались слезы; и когда одна изъ нихъ упала на цвѣтокъ, надъ которымъ она склонилась, и засверкала въ его вѣнчикѣ, прибавивъ ему красоты, то казалось, что изліянія ея свѣжаго юнаго сердца искали родственнаго сочувствія среди прекраснѣйшихъ твореній природы.

— Ангелъ, столько же невинный и дивно красивый, — продолжалъ молодой человѣкь съ увлеченіемъ:- какъ тѣ существа, которыя окружаютъ Бога, находился между жизнью и смертью… Ахъ!.. Кто могъ надѣяться, что душа вернется къ скорби и бѣдствіямъ здѣшняго міра, когда предъ ней уже открылся тотъ міръ — далекій и родственный ей. Роза, Роза! Знать, что вы таете, какъ нѣжная тѣнь, бросаемая небесными лучами на землю, не имѣть надежды, что вы будете сохраняемы для тѣхъ, кто остается здѣсь, и не знать на чемъ основать такую надежду, чувствовать, что вы принадлежите къ той свѣтозарной сферѣ, куда многіе — самые чистые и прекрасные — улетѣли такъ рано, и однако молиться, чтобы вы были возвращены тѣмъ, кто васъ любитъ — такія противорѣчивыя чувства были почти свыше силъ человѣка! Они обуревали меня днемъ и ночью, взмывая такой потокъ страховъ, и опасеній, и себялюбивыхъ сожалѣній о томъ, что вы умрете и не узнаете, какъ преданно я васъ любилъ, — что грозили разстроить и чувства, и разумъ. Вы исцѣлились. Изо дня въ день, почти съ часу на часъ возвращалось по каплѣ ваше здоровье и, примѣшиваясь къ истощенному и слабому потоку жизни, медленно обращавшемуся въ васъ, снова вернуло ему быстрое и сильное теченіе. За вашимъ переходомъ отъ самой почти смерти къ жизни я слѣдилъ глазами, которые увлажнялись тревогой и глубокой любовью. О, не говорите мнѣ, что вы хотите, чтобы я отъ этой любви отказался. Она смягчила мое сердце по отношенію ко всему человѣчеству!

— Я этого не хотѣла сказать, — возразила Роза, заливаясь слезами. — Я желала бы только, чтобы вы уѣхали отсюда и предались снова высокому и благородному дѣлу — дѣлу достойному васъ.

— Не можетъ быть цѣли, болѣе достойной меня — болѣе достойной самаго высокаго существа — какъ стараніе завоевать сердце подобное вашему, — сказалъ молодой человѣкъ, взявъ ее за руку. — Роза, моя дорогая Роза! Я уже годы люблю васъ… Да, годы… И поддерживаю себя надеждой, что, пробившись къ славѣ, я приду къ вамъ и скажу, что я добивался этого ради васъ — только! Я мечтаю въ своихъ грезахъ наяву, какъ я въ ту счастливую минуту напомню вамъ о многихъ безмолвныхъ доказательствахъ юношеской любви, данныхъ мною вамъ, и попрошу вашей руки во исполненіе давнишняго безмолвнаго договора, заключеннаго между нами! Это время не настало; но теперь, не завоевавъ славы, не осуществивъ юной мечты, я предлагаю вамъ сердце, давно вамъ принадлежащее, и всю свою судьбу возлагаю на тѣ слова, которыми вы встрѣтите мое предложеніе.