Жорж Санд - Мастера мозаики

— Ты хочешь сказать, льстец, — сказал, смягчившись, прокуратор, — что в живописи и мозаике ты разбираешься лучше нас. Однако ты не станешь отрицать, что прочность — одно из непременных условий мозаичных работ, и если ты, скажем, вместо камня, мрамора и смальты пустишь в дело картон, дерево и масляную краску, то будешь принужден признаться, что деньги из казны республики не пошли по их истинному назначению.

Тут Тициан несколько смешался: ведь он не знал, на чем основывали свое обвинение Бьянкини, и боялся повредить братьям Дзуккато необдуманным ответом.

— Во всяком случае, я отрицаю, — ответил он после недолгого колебания, — что некоторая замена материалов является плодом махинаций, если доказано, как я полагаю, что в нескольких местах мозаики кисть сделала то, что можно сделать смальтой.

— Вот это мы сейчас и увидим, мессер Вечеллио, — возразил прокуратор, — ибо мы не желаем подозревать вас в соучастии в этом деле. А ну-ка, принесите сюда песок и губки; клянусь колпаком дожа, а ну-ка, протрите покрепче все эти стены.

Угасшие глаза Франческо вспыхнули, и он с ненавистью и презрением посмотрел на слово «saxis», заменившее варварское «saxibus». Казалось даже, если его осудят, обвинив в замене одной буквы другой, он утешится в надежде, что невежда прокуратор будет опозорен в глазах общественного мнения. Мелькиоре понял его, уловив его взгляд, и поспешил перевести внимание присутствующих на другие части свода.

Мозаику братьев Дзуккато тщательно терли и мыли, но она выдержала испытание. Ни один кусочек не отвалился, все держалось прочно. Прокуратор-казначей начал было побаиваться, что слепая ненависть братьев Бьянкини и его, Мелькиоре, козни послужат, пожалуй, к его посрамлению, но в этот миг Винченцо Бьянкини подошел к двум архангелам — один из них был портретом Валерио, а другой — Франческо, и уверенно сказал:

— Разумеется, дерево и раскрашенный картон могут устоять перед песком и мокрой губкой, но вряд ли они выдержат действие времени, и вот вам доказательство.

С этими словами он вынул стилет и вонзил его в обнаженную грудь архангела, изображавшего Франческо Дзукката, в то место, где находилось сердце. От стены отвалился кусочек телесного цвета. Винченцо Бьянкини легко разрезал его надвое лезвием стилета и протянул прокураторам. Кусочек переходил из рук в руки, и сам Тициан вынужден был признать, что это дерево.

Стражники снова отвели в тюрьму Франческо и Валерио, а спустя неделю они вновь предстали перед Советом Десяти. Им прочли вслух решение комиссии художников. Комиссия не стала указывать на вопиющие недостатки работы Бьянкини. Художники понимали, что оценивать эту работу с точки зрения подлинного искусства — значило привести в раздражение прокуратора-казначея, а так как дело братьев Дзуккато принимало Дурной оборот, то приходилось — этого требовала осторожность — не возбуждать ярости их преследователей; тем не менее художники расхвалили творение братьев Дзуккато и подтвердили, что мозаика, выполненная на куполе, отличается прочностью, за исключением двух не столь важных фигур, в которых братья заменили камень деревом. Тициан даже уверял, будто мозаика из крашеного дерева может противостоять действию времени лет пятьсот, а то и больше; и предсказания его сбылись, ибо эти изображения, возбудившие судебное дело против их творцов, живут и поныне — они так же прекрасны и так же прочны, как и все остальные части мозаики, покрывающей своды купола. Что касается младшего брата Дзуккато, которого обвинители ославили как человека бездарного и невежественного, то он вышел победителем, и художники объявили, что он не менее искусный мастер, чем его брат. После такого решения остался только один пункт обвинения: для изображения архангелов братья применили не тот материал, который обычно идет на мозаику.

Франческо спросили, что он может сказать в свою защиту, и он ответил, что уже давным-давно убедился в преимуществе такой замены при выполнении некоторых деталей и хотел испытать прочность крашеного дерева на фигурах второстепенной важности, но обещает возместить все издержки, если прочность их не оправдает его ожиданий или если республика осудит его новшество. Однако совет, по-видимому, не желал принять это объяснение. Валерио, на которого посыпался град обвинений и угроз, не мог сдержать свое негодование.

— Ну что же! — воскликнул он. — Узнайте же, если вам так угодно, тайну, которую хотел сохранить мой брат. Открывая ее вам, я отлично знаю, что навлеку ненависть и зависть не только наших нынешних, но и всех наших будущих соперников. Я знаю, что бездарные поденщики, корыстолюбивые ремесленники не желают признавать нас настоящими художниками. Я знаю, они стремятся свести искусство мозаики к простой работе каменщика и преследуют всякого, кто считает мозаику истинным искусством, обвиняя его в том, что он плохой товарищ и честолюбец, преследуют, повторяю, всякого, кто работает с вдохновением и ищет новых путей. Так вот, я восстаю против этой хулы; я утверждаю, что настоящий мастер мозаики должен быть и живописцем, и заявляю, что брат мой Франческо, ученик нашего отца и мессера Тициана, — великий художник, я докажу это — ведь обе фигуры архангелов, снискавшие похвалы комиссии знаменитых живописцев, назначенной Советом Десяти, были созданы моим братом: композиция, рисунок и краски — все принадлежит ему. Я же был его подручным и тщательно копировал его картоны. Пожалуй, мы совершили великое преступление, посвятив республике свое лучшее произведение, принеся ей этот тайный и безвозмездный дар со скромностью, приличествующей молодым художникам, с благоразумием, свойственным людям, поклоняющимся иному божеству, чем божество злата и почестей; но раз нас обвиняют в мошенничестве, мы вынуждены отказаться и от скромности и от благоразумия. Итак, мы спрашиваем вас, кто может доказать, что мы попытались ввести это новшество во все наши мозаики? А эта работа не была нам заказана и мы готовы снять ее со стен базилики, если власти сочтут, что ей не место рядом с работами братьев Бьянкини.

Тогда проверили все заказы на различные композиции, созданные живописцами и предназначенные для мозаичных работ, но заказа на изображение двух архангелов так и не нашли. Прокуратор Мелькиоре заставил каждого из живописцев, членов комиссии, высказать свое мнение о художественных достоинствах этих фигур, придирчиво выпытывая, не принимал ли кто-нибудь из них участия в их создании. Все эти художники были наделены правами и властью, доверенными им государством, поэтому достаточно было найти простой набросок, сделанный ими, чтобы братья Дзуккато были обвинены в том, что они неточно выполнили замысел художника, что они ослушники и мошенники, что они самовольно использовали в своих работах материалы, не одобренные комиссией прокураторов. Художники клятвенно заверили, что никто из них и не помышлял об этих изображениях, и, к чести своей, подтвердили, что никогда не создавали ничего более изящного и более благородного. Тициана допрашивали дважды. Его дружба с семейством Дзуккато была известна; известна была и его хитрость и умение ловко уклоняться от вопросов, на которые он не желал отвечать. Его заставили сказать, не он ли создатель этих фигур, и он ответил с учтивостью: