Шарль Нодье - Нодье Ш. Читайте старые книги. Кн.1

Он снова вздохнул; вздохнул и я, но по другой причине.

Я спешил увести Теодора отсюда, ибо возбуждение его, возраставшее с каждой минутой, могло оказаться гибельным. Должно быть, то был роковой день для моего друга — все кругом лишь усиливало его меланхолию.

— Вот, — сказал он, — роскошная витрина Лавока {18} 18 Ш. Лавока выпустил в свет большую часть произведений французской романтической литературы. , этого Галлио дю Пре ублюдочной словесности XIX столетия, этого предприимчивого и щедрого издателя, которому следовало появиться на свет в иные, лучшие времена, хотя на его совести прискорбные старания, способствовавшие чудовищному размножению новых книг в ущерб старым, этого преступного пропагандиста хлопчатой бумаги, невежественной орфографии {19} 19 С. 40. …невежественной орфографии… — Имеется в виду реформа французской орфографии, предложенная в середине XVIII в. Вольтером, — написание ait вместо oit. Нодье был убежденным противником этого нововведения (узаконенного в 1835 г. Французской Академией), поскольку считал, что всякое изменение написания слова затемняет его ”генеалогию”. и вычурных виньеток, этого недостойного покровителя академической прозы и модной поэзии — как будто во Франции были поэты после Ронсара и прозаики после Монтеня! Этот дворец книг — троянский конь, скрывающий в своих недрах похитителей святыни, это ящик Пандоры, ставший источником всех бедствий на земле! Я еще не разлюбил окончательно этого каннибала и напишу главу для его сборника {20} 20 …напишу главу для его сборника… — Нодье приписывает Теодору слова, которые должен был произнести сам: сборник ”Книга ста одного автора”, для которого был написан ”Библиоман”, вышел у Лавока. , но видеться с ним я не желаю!

— А вот этот зеленый дом, — воскликнул Теодор, — это лавка почтенного Крозе {21} 21 …лавка почтенного Крозе… — в некрологе Ж. Крозе (1841) Нодье писал, что покойный был ”не только ученым книгопродавцем, но и образованным, здравомыслящим, требовательным собирателем, который искал совершенства и обратил любовь к прекрасной книге в страсть и культ”. , самого любезного из наших молодых издателей, который лучше всех в Париже отличает переплет Дерома-старшего от переплета Дерома-младшего; юный Крозе — последняя надежда последнего поколения библиофилов, если, конечно, поколение это уцелеет в наш варварский век; но нынче мне не суждено насладиться поучительной беседой с ним! Он отправился в Англию, чтобы, пользуясь справедливым правом репрессалий {22} 22 Репрессалии — в международном праве принудительные меры, применяемые одним государством в ответ на неправомерные действия другого; Нодье иронически характеризует так действия Крозе, приобретающего старинные французские книги, купленные некогда на французских распродажах английскими коллекционерами. , отвоевать у алчных захватчиков с Сохо-сквер и Флит-стрит драгоценные остатки прекрасных памятников старинной французской литературы, которыми вот уже два столетия пренебрегает наше неблагодарное отечество! Macte animo, generose puer! [24] Хвала тебе, благородный отрок (лат.; Вергилий. Энеида, IX, 641).

— А вот, — продолжал Теодор, повернув назад, — вот мост Искусств; на его бесполезных перилах {23} 23 …на его бесполезных перилах… — Мост Искусств, построенный в начале XIX в., отличался от старых мостов, таких, например, как знаменитый Новый мост, тем, что на нем ничем — в том числе и книгами — не торговали, тогда как на Новом мосту в XVI и XVII вв. шла оживленная торговля книгами, затем переместившаяся на набережные. шириной в жалкие несколько сантиметров никогда не будет покоиться благородный фолиант, изданный три столетия назад и радовавший взоры десяти поколений своим переплетом из свиной кожи и бронзовыми застежками; по правде говоря, мост этот являет собой настоящий символ: он ведет от замка к Институту {24} 24 …от замка к Институту… — Замок — Лувр, Институт — совокупность пяти академий (осн. 1795). по пути, не имеющему ничего общего с научным. Быть может, я и ошибаюсь, но, по-моему, появление такого моста служит для человека образованного неопровержимым доказательством упадка изящной словесности.

— А вот, — не унимался Теодор, проходя мимо Лувра, — белеет вывеска другого деятельного и изобретательного издателя {25} 25 С. 41. …деятельного и изобретательного издателя… — Речь идет о Ж.-Ж. Текне; он специализировался на продаже и переиздании редких книг и каталогов, в 1834 г. вместе с Нодье основал журнал ”Бюллетен дю библиофиль”, где, помимо перечня продающихся в его лавке книг, печатал статьи на самые разные книговедческие и библиографические темы. ; долгое время я смотрел на нее с вожделением, но мне тяжко видеть ее с тех пор, как Текне ухитрился переиздать шрифтом Татю на ослепительно белой бумаге и в кокетливом картонном переплете готические жемчужины Жана Марешаля из Лиона и Жана де Шане из Авиньона — уникальные безделки, которые он снабдил прелестными копиями. Белоснежная бумага вызывает у меня отвращение, друг мой, и я не могу ее выносить — за исключением разве что тех случаев, когда палач-типограф наносит на нее достойный сожаления отпечаток грез и глупостей нашего железного века.

Теодор вздыхал все печальнее; ему становилось все хуже.

Тем временем мы дошли до улицы Славных ребят, где устраивает свои публичные распродажи Сильвестр; на этом роскошном книжном базаре, где так любят бывать ученые люди, за последнюю четверть века сменяли друг друга бесценные сокровища, о каких не мечтали даже Птолемеи, чью библиотеку, возможно, сжег вовсе не Омар {26} 26 …Птолемеи… сжег вовсе не Омар… — По преданию, арабский калиф Омар приказал сжечь в 641 г. богатейшую александрийскую библиотеку, собранную при династии Птолемеев; в настоящее время считается, что библиотека была уничтожена позже, при взятии города мусульманами в 868 г. , что бы там ни болтали по этому поводу наши историки. Никогда не случалось мне видеть столько великолепных изданий сразу.

— Мне жаль тех несчастных, что расстаются с ними! — сказал я Теодору.

— Они либо уже умерли, либо скоро умрут от этого! — отвечал он.

Но зала была пуста. Лишь неутомимый господин Тур с присущим ему терпением и точностью переписывал на аккуратно вырезанные карточки названия трудов, только что ускользнувших из-под его неусыпного надзора. Этот человек, счастливейший из смертных, хранит в своей картотеке точные копии титульных листов всех книг, какие когда бы то ни было выходили из печати. Даже если все плоды типографского искусства погибнут во время революции, которая не замедлит разразиться в результате постоянного совершенствования нашего общества, это не помешает господину Туру оставить потомкам полный каталог универсальной библиотеки. Без сомнения, предусмотрительность, с которой господин Тур загодя начал составлять опись нашей цивилизации, достойна восхищения. Через несколько лет это уже никому и в голову не придет.