Джон Стейнбек - Неведомому Богу. Луна зашла

Полковник Лансер сказал:

— «После ухода». «Тотчас после моего ухода».

Доктор Уинтер продолжал настаивать:

— Вот видите! Двое против одного. Там говорится «уход». Вы сделали эту ошибку сорок шесть лет назад.

Тогда Оурден устремил взгляд куда-то вдаль, и его глаза, полные прошлым, ничего не видели перед собой. И он продолжал:

— «Возвещаю вам, граждане, умертвившие меня, что тотчас после моего… ухода постигнет вас казнь, гораздо страшнее той, на которую обречен я».

Уинтер подбодрял его кивками, и Лансер тоже кивал, и они оба словно старались помочь мэру. А Оурден говорил:

— «Теперь вы сделали это с намерением уклониться от обличений вашей жизни…»

Лейтенант Прекл вбежал в приемную и крикнул:

— Полковник Лансер!

Полковник Лансер сказал:

— Ш-ш! — и предостерегающе поднял руку.

А Оурден негромко продолжал:

— «Но выйдет, говорю вам, напротив», — его голос окреп.

— «Между вами появится много обличителей…» — он сделал легкий жест рукой — ораторский жест, — «.. обличителей, которых я доселе удерживал… Эти обличители будут тем несноснее, чем моложе, и вам станет еще досаднее…» — он нахмурился, напрягая память.

Лейтенант Прекл сказал:

— Полковник Лансер, мы обнаружили при обыске динамит.

И Лансер сказал:

— Тише!

Оурден продолжал:

— «Если вы думаете, что, умерщвляя людей, воспрепятствуете укорять себя за развратную жизнь, то судите несправедливо». — Он нахмурился и сказал: — Это все, что я помню. Остальное ускользнуло.

И доктор Уинтер сказал.

— Что ж, неплохо, принимая во внимание, что с тех пор прошло сорок шесть лет, а вы и тогда, сорок шесть лет назад, знали это не блестяще.

Лейтенант Прекл перебил его:

— Мы обнаружили у нескольких человек динамит, полковник Лансер.

— Они арестованы?

— Да, сэр. Капитан Лофт и…

Лансер сказал:

— Передайте капитану Лофту, чтобы держал их под стражей. — Он снова овладел собой, вышел на середину комнаты и сказал: — Оурден, надо прекратить это.

И мэр беспомощно улыбнулся.

— Их уже не остановишь, сэр.

Полковник Лансер резко сказал:

— Я арестовал вас в качестве заложника, чтобы народ сохранял спокойствие. Таковы данные мне распоряжения.

— Но это ничему не поможет, — просто сказал Оурден. — Вы не понимаете. Когда я стану помехой, народ обойдется и без меня.

Лансер сказал:

— Признайтесь мне честно: если народ будет знать, что первый подожженный запал подведет вас под пулю, как он поступит?

Мэр беспомощно оглянулся на доктора Уинтера. И в эту минуту дверь спальни открылась, и в приемную вошла мадам с цепью мэра в руках. Она сказала:

— Ты забыл ее надеть.

Оурден спросил:

— Что? Ах, да! — и нагнул голову. Мадам надела ему цепь на шею, и он сказал: — Спасибо, дорогая.

Мэр взял цепь в руки и посмотрел на золотую медаль с выбитой на ней эмблемой его должности. Лансер настойчиво повторил свой вопрос:

— Как народ поступит?

— Я не знаю, — сказал мэр. — Думаю, что подожгут запал.

— А если вы обратитесь к ним с просьбой не поджигать?

Уинтер сказал:

— Полковник, сегодня утром я видел, как один маленький мальчик лепил снежную бабу, а трое вполне взрослых солдат стояли рядом и следили, чтобы у него не получилось карикатуры на вашего Предводителя. И мальчик все-таки добился некоторого сходства, прежде чем его снежную бабу уничтожили.

Лансер презрел слова доктора.

— А что если вы обратитесь к ним с просьбой не поджигать? — повторил он.

Оурден стоял, точно в полусне; глаза у него были закрыты, он напряженно думал.

— Я не очень храбрый человек, сэр. Я думаю, что они все равно подожгут, — ему трудно было говорить. — Я надеюсь, что подожгут, а если попросить их не делать этого, им будет тяжело за меня.

Мадам спросила:

— О чем вы говорите?

— Помолчи минутку, дорогая, — сказал мэр.

— Значит, вы думаете, что подожгут? — допытывался Лансер.

Мэр гордо сказал:

— Да, подожгут. Мне не приходится выбирать между жизнью и смертью, сэр… Но покончить счеты с жизнью я могу по своему выбору. Если я скажу: прекратите борьбу, им будет тяжело за меня, но борьбы они не прекратят. Если я скажу: боритесь, они обрадуются за меня, и я, человек не очень храбрый, помогу им стать чуточку храбрее, — он улыбнулся извиняющейся улыбкой. — А раз конец мой предрешен, мне ничего не стоит это сделать.

Лансер ответил:

— Если вы решите так, мы скажем им, что вы решили иначе. Мы можем сказать им, что вы умоляли сохранить вам жизнь.

И Уинтер сердито перебил его:

— Они не поверят. Вы не умеете хранить свои тайны. Как-то вечером у одного из ваших офицеров разыгрались нервы, и он сказал что-то насчет мух, завоевавших липкую бумагу. Теперь его слова известны по всей стране. Есть даже такая песенка. Мухи завоевали липкую бумагу. Вы не умеете хранить свои тайны, полковник.

В стороне шахты пронзительно взвыл гудок. Резкий порыв ветра засыпал оконное стекло сухим снегом.

Оурден стоял, теребя свою золотую медаль. Он тихо сказал:

— Видите, сэр, теперь уже ничего нельзя изменить. Вас разобьют и изгонят отсюда, — голос у него был очень мягкий. — Кому охота покоряться завоевателям, сэр? Наш народ не покорится. Свободные люди не начнут войны, но если война началась, они продолжают борьбу и после поражения. Людям со стадным инстинктом, которые идут на поводу у какого-нибудь предводителя, это не по силам, а потому стадо выигрывает отдельные сражения, а свободные люди выигрывают войну. Со временем вы в этом убедитесь, сэр.

Лансер стоял, вытянувшись.

— Полученные мной приказы предельно точны. Крайний срок назначен на одиннадцать часов. Я взял заложников. В случае каких-либо беспорядков заложники будут расстреляны.

Доктор Уинтер спросил полковника:

— И зная, что этот приказ не даст никаких результатов, вы все-таки приведете его в исполнение?

На лице у Лансера ясно проступили скулы.

— Я выполню данные мне приказы, каковы бы они ни были, но я уверен, сэр, что ваше обращение к народу спасет много жизней.

Мадам жалобно взмолилась:

— Почему мне никто ничего не скажет? Что вы за чепуху несете?

— Ты права, дорогая, это чепуха.

— Мэра нельзя арестовать, — пояснила она мужу. — Мэр — это идея, родившаяся в мозгу свободных людей. Она не подлежит аресту.

Откуда-то издали донесся звук взрыва, и эхо прокатило его по горам и вернуло обратно. Гудок на шахте взвыл пронзительно, громко. Секунду Оурден стоял неподвижно, потом улыбнулся. Загрохотал второй взрыв — на этот раз ближе, громче, и эхо отбросило его от гор. Оурден взглянул на часы, потом снял с себя цепь и протянул ее вместе с часами доктору Уинтеру.

— Как там было насчет мух? — спросил он.

— Мухи завоевали липкую бумагу, — сказал Уинтер.