Бут Таркингтон - Великолепные Эмберсоны

Заметно задыхаясь, вошла миссис Джонсон. Ее круглая голова, аккуратно, но не густо украшенная волосами, уложенными в прическу честной женщины, казалось, не поспевает за Альпами груди, далеко опережающими остальное тело, но когда она наконец полностью прошла в комнату, стало понятно, что одышка — последствие гостеприимной спешки поприветствовать визитера, а ладошка, далеко не такая сухая, как Нептунов фонтан, говорила о том, что задержка была вызвана очень кратким омовением.

Джордж механически пожал холодную, влажную пятерню.

— Мистер Эмберсон… то есть мистер Минафер! — воскликнула она. — Я вся трепещу от восторга, как я понимаю, вы позвали именно меня. Мистер Джонсон уехал в другой город, а Чарли где-то гуляет, я жду его с минуты на минуту, он так обрадуется, увидев вас.

— Я не к Чарли. Я хочу…

— Садитесь же, — пригласила его радушная хозяйка, устраиваясь на диване. — Садитесь же.

— Нет, благодарю. Я желаю…

— Но вы же не убежите сразу, вы же только-только пришли. Садитесь, мистер Минафер. Надеюсь, у вас дома всё хорошо, и у нашего дорогого Майора тоже. Он выглядит…

— Миссис Джонсон, — холодно и громко прервал Джордж, и ему удалось привлечь ее внимание, потому что она резко замолчала, так и оставив рот открытым. Ей и так с трудом удавалось скрывать удивление по поводу внезапного визита, а состояние волос обычно аккуратно причесанного Джорджа (он ухитрился забыть не только шляпу) никак не сглаживало ее недоумения. — Миссис Джонсон, — сказал он, — я пришел сюда, чтобы задать кое-какие вопросы, на которые надеюсь получить ответ.

Она сразу стала серьезной:

— Конечно, мистер Минафер. Всё, что я…

Он опять строго перебил ее, хотя голос выдавал волнение:

— Сегодня днем вы разговаривали с тетей Фанни о моей матери.

Услышав это, миссис Джонсон непроизвольно ойкнула, но тут же пришла в себя.

— Если мы говорили о вашей маме, значит, наш разговор был очень приятным, потому что…

Он вновь перебил ее:

— Моя тетя рассказала, что это был за разговор, и не будем терять на это время, миссис Джонсон. Вы говорили о… — Вдруг плечи Джорджа задрожали, но он решительно продолжил: — Вы обсуждали скандал, связанный с именем моей мамы.

— Мистер Минафер!

— Это не так?

— Мне не хочется отвечать, мистер Минафер, — разволновавшись, сказала она. — По-моему, у вас нет права…

— Тетя говорила, что вы повторили ей все сплетни.

— Вряд ли она могла такое сказать, — фыркнула миссис Джонсон. — Никаких сплетен я вашей тете не передавала, а вы ошибаетесь, утверждая, что она сказала это. Возможно, мы обсуждали кое-что, о чем говорит весь город…

— Да! — закричал Джордж. — Возможно! Из-за этого я пришел и хотел бы…

— Прекратите, пожалуйста, — сухо прервала миссис Джонсон. — И я бы предпочла, чтобы вы не повышали голос в моем собственном доме. Может, ваша тетка что и говорила, хотя если это так, то это глупо и не слишком хорошо по отношению ко мне, возможно, она сказала, что мы обсуждали кое-какие из упомянутых тем; возможно, так и было. Если я с ней об этом говорила, то делала это из благих побуждений и не разделяла мнения людей, дурно всё это толкующих, обращая внимание на пустяки и несчастные совпадения…

— Боже мой! — сказал Джордж. — Я этого не вынесу!

— Вы можете сменить тему, — ядовито предложила она, добавив: — или пойти домой.

— Скоро уйду, но сначала я бы хотел узнать…

— Я с радостью сообщу вам, что захотите, если вы меня об этом спокойно попросите. А также посмею напомнить вам о том, что вправе беседовать с вашей тетушкой о чем угодно. Остальные, возможно, менее щепетильны при обсуждении происходящего, чем я, я же пыталась из благих побуждений прояснить ситуацию члену семьи. Другие…

— Другие! — сердито повторил подавленный Джордж. — Об этом я и хочу спросить — о других!

— То есть…

— О них я и хочу спросить. Вот вы говорите, что кто-то еще обсуждает это.

— Полагаю, да.

— Сколько таких?

— Что?

— Я хочу знать, сколько народу говорит об этом.

— Ох, ладно! — запротестовала она. — Мне-то откуда знать?

— Вы разве не слышали, как об этом говорят?

— Пожалуй, слышала.

— И сколько человек вам об этом говорили?

Миссис Джонсон казалась скорее раздраженной, чем дружелюбной, и не стеснялась своего раздражения:

— Мы не в суде, и я не защитник по делу о клевете!

Несчастный юноша растерял остатки самообладания.

— А могли бы им быть! — заорал он. — Я хочу знать, у кого повернулся язык говорить такое, и даже если мне придется наведаться в каждый дом в округе, я заставлю всех забрать слова обратно! Мне нужно имя каждого клеветника, болтавшего об этом, и каждой сплетницы, которой вы сами передали эти слухи. Я хочу знать…

— И очень скоро узнаете! — сказала она, с трудом поднимаясь, а в голосе звучала сильная обида. — Узнаете, как только выйдете на улицу. Пожалуйста, покиньте мой дом!

Джордж напрягся. Потом поклонился и пошагал к двери.

Через три минуты, растрепанный и вспотевший, но холодный изнутри, он без стука ворвался в комнату дяди Джорджа в особняке Майора. Эмберсон как раз одевался.

— Боже милосердный, Джорджи! — воскликнул он. — Что стряслось?

— Я только что ушел от миссис Джонсон, — выдохнул Джордж.

— Ну и вкусы у тебя! — пошутил Эмберсон. — Но и с такими странностями ты должен причесываться и застегивать жилет на правильные пуговицы — даже ради визита к миссис Джонсон! Так зачем ты туда ходил?

— Она выгнала меня, — печально проговорил племянник. — Я к ней пошел, потому что тетя Фанни сказала, что весь город болтает про маму и этого Моргана, говорят, что они собираются пожениться, а это доказывает, что у нее был с ним роман при жизни отца… она сказала, что узнала всё от миссис Джонсон, и я пошел туда выяснить, кто еще сплетничает.

У Эмберсона вытянулось лицо.

— Ты и правда это сделал? — прошептал он, не сомневаясь, что так и было. — Что же ты натворил!

— Натворил? — закричал Джордж. — То есть "натворил"? Да и что такого я сделал?

Эмберсон рухнул в кресло у комода, белый шелковый галстук, который он собирался повязать, болтался в руке, бессильно опустившейся на подлокотник. Галстук соскользнул на пол, прежде чем дядя ответил, — освободившейся рукой он рефлекторно схватился за седеющие волосы.

— Боже мой! — бормотал он. — Как это плохо!

Встревоженный Джордж скрестил руки на груди.

— Ты не мог бы ответить на мой вопрос? Что я сделал неподобающе или неправильно? Думаешь, всякой рвани позволено трепать имя моей мамы?

— Сейчас они могут, — ответил Эмберсон. — Не знаю, молчали ли они до этого, но теперь они точно могут.

— Как это понимать?

Дядя глубоко вздохнул, поднял галстук и, погрузившись в безрадостные мысли, так перекрутил белую ткань, что носить это стало невозможно. Он попытался открыть глаза племяннику: