Эдит Уортон - Риф, или Там, где разбивается счастье

— Ошибаюсь?..

— Думая то, что думаешь. Я счастлива так, будто заслужила счастье! — неожиданно заявила она со смехом.

Она встала и направилась к двери.

— Теперь ты доволен? — спросила она с порога, повернув к нему оживленное лицо.

В открытую дверь донесся с подъездной дорожки звук Оуэнового автомобиля. Тот же клаксон, что прервал их первый разговор; и сейчас они снова инстинктивно отпрянули друг от друга. Не говоря ни слова, Дарроу вернулся внутрь, а Софи Вайнер спустилась по ступенькам и в одиночестве зашагала к дому.

За ланчем присутствие хирурга и отсутствие мадам де Шантель, сославшейся на головную боль, сместили фокус разговора с главной темы; и у Дарроу под прикрытием неизбежно общего характера беседы было время надеть маску бесстрастности и понять, что остальные заняты тем же самым. Он впервые после того, как узнал о помолвке юного Лита и Софи Вайнер, видел их вместе; но обнаружил в них не больше страсти, нежели приличествовало случаю. Было очевидно, что Оуэн совершенно очарован девушкой и даже от мимолетного ее взгляда его охватывало безграничное блаженство, но ее сдержанность находила оправдание в молчаливо признаваемом факте недовольства мадам де Шантель. Факт этот также заметно угнетал Анну, вынуждая ее вести себя с Софи если не менее любезно, то чуточку скованней, чем если бы окончательное понимание было достигнуто. Так Дарроу истолковал напряжение, ощущаемое за оживленным обменом банальностями, в котором принимал усердное участие. Однако он все острей сознавал неспособность оценить моральную атмосферу вокруг себя — подобно человеку, который, сам пылая жаром, пытается определить температуру у другого, трогая его лоб.

После ланча Анна, которой предстояло отвезти хирурга домой на автомобиле, предложила Дарроу поехать с ними. Эффи тоже составит им компанию, и Дарроу заключил, что Анна хочет дать пасынку возможность остаться наедине с невестой. На обратном пути, когда они высадили хирурга у дверей его дома, ребенок сел между матерью и Дарроу, и это удержало их от разговора на личную тему. Дарроу знал, что миссис Лит еще не рассказала Эффи о том, кем ему предстояло стать для нее. Преждевременное разглашение Оуэном его намерения отодвинуло их собственные планы на второе место, и с обоюдного согласия они продолжали при ребенке оставаться просто близкими друзьями.

После ланча небо прояснилось, и, чтобы продлить прогулку, они возвращались другой дорогой, мимо увитых плющом руин, среди которых намечалось устроить пикник. Этот кружной путь привел их к воротам парка незадолго до заката, и Анна пожелала остановиться у сторожки, чтобы справиться о самочувствии пострадавшей девочки. Дарроу оставил ее там вместе с Эффи и один пошел к дому. Ему показалось, что ее слегка удивило его нежелание дожидаться их; но какое-то внутреннее беспокойство требовало выхода настойчивой жаждой физического движения. Хотелось бы нашагаться до одури — часами идти, преодолевая натиск сырого ветра, в исцеляющей темноте, затем возвратиться, шатаясь от усталости, и тут же завалиться спать. Но у него не было предлога для подобного бегства, и он боялся, что сейчас его продолжительное отсутствие покажется Анне странным.

Когда он подходил к дому, настроение его мгновенно переменилось от мысли о ее близости. Как если бы ее яркий образ развеял все его сомнения, будто утренний туман. В этот момент, где бы она ни находилась, он знал, что укрыт в надежном убежище ее мыслей, и это знание превращало всякий другой факт в ничто, в тень. Он и она любили друг друга, их любовь разворачивалась над ними сводом, бескрайним, как день: во всем его солнечном пространстве не было щели, в которой притаился бы страх. Через несколько минут Дарроу будет рядом с ней и, заглянув в ее глаза, обретет спокойствие. И тут же, пока не пришло время обеда, она предложит провести часок наедине в ее гостиной, где он будет сидеть у камина и смотреть на ее спокойные движения, смотреть, как синеватый отблеск на ее волосах сменится багряным, когда она склонится над огнем.

Входя во двор, он встретил выезжавшую коляску, а в прихожей его взгляд привлекла солидных габаритов дама в дождевике и твидовой шляпе, которая прочно высилась над грудой багажа, относительно которого отдавала пространные, но четкие распоряжения лакею, только что впустившему ее. Не обращая внимания на вошедшего Дарроу, лишь задержав на нем взгляд маленьких бесцветных глазок, она продолжала глубоким контральто и на беглом французском с чистейшим бостонским акцентом указывать, куда и как определить ее вещи; и это дало Дарроу возможность ответить ей взглядом достаточно долгим, чтобы охватить во всех деталях ее невзрачную, плотного сложения фигуру, от массивного землистого лица в окружении седых буклей до тупых носков ботинок, выглядывающих из-под подола дорожной юбки.

Ее этот придирчивый взгляд удивил не больше, чем взгляд туриста — памятник; но когда судьба ее багажа была решена, она неожиданно повернулась к Дарроу и, окинув его взглядом с головы до ног, спросила язвительно:

— Что это за обувь на вас?

Прежде чем он успел сообразить, что означает сей вопрос, она продолжила тоном сдерживаемого негодования:

— Пока американцы не привыкнут к тому факту, что Францию по полгода заливает водой, они будут вечно подвергать опасности свое здоровье, не одеваясь должным образом. Полагаю, вы только что месили эту отвратительную липкую грязь, будто прогуливались по центру Бостона.

Дарроу со смехом признал недавнее общение с французской сыростью и свою недостаточную защищенность от нее, но дама, презрительно фыркнув, ответила:

— Все вы, молодые люди, одинаковы… — и добавила, снова строго взглянув на него: — Полагаю, вы Джордж Дарроу? Я знавала одну из кузин вашей матушки, которая была замужем за Танстоллом с Маунт-Вернон-стрит. Меня зовут Аделаида Пейнтер. Давно не были в Бостоне? Давно? Жаль. Я слышала, там построили несколько зданий на южном конце Коммонуэлс-авеню, и надеялась, вы сможете рассказать мне о них. Сама я не была там тридцать лет.

Прибытие мисс Пейнтер в Живр произвело такой же эффект, как северный ветер после многодневного затишья. Когда Дарроу присоединился к чаевничавшей компании, мисс Пейнтер успела оживить атмосферу за столом. Мадам де Шантель еще не спускалась вниз, но у Дарроу было ощущение, что бодрящий ветерок должен был проникать даже сквозь задернутые портьеры и запертые двери.

Анна занимала привычное место у чайного подноса; Софи Вайнер только что ввела свою ученицу. Оуэн тоже присутствовал, сидя, по обыкновению, немного в стороне от других, и с таинственной улыбкой следил за грузными движениями мисс Пейнтер и столь же внушительными ее высказываниями, что навело Дарроу на мысль о его тайном сговоре с врагом. Далее Дарроу заметил, что девушка и ее поклонник определенно избегают смотреть друг на друга; но это могло быть естественным результатом напряжения, ослабить которое и была призвана мисс Пейнтер.