Оулавюр Сигурдссон - Избранное

Я замялся с ответом, но Стейндоур и не ждал его.

— Давай-ка теперь представим себе такую ситуацию: допустим, англичане и американцы решат, что здешние базы им больше не понадобятся, может, другие базы ближе к восточному другу покажутся им удобнее, а может, изобретут новое оружие, более мощную боевую технику. Допустим, в один прекрасный день они объявят, что уходят отсюда и благодарят за сотрудничество. Что произойдет тогда?

— Да, что произойдет тогда? — эхом повторил я.

Стейндоур велел мне запомнить, что вряд ли найдется еще страна, в которой был бы такой необразованный, бесцеремонный, жадный и лишенный здравого смысла правящий класс, как в Исландии…

— Не слишком ли это голословное утверждение? — перебил я, но он как ни в чем не бывало продолжал:

— Наша верхушка, если ее можно так назвать, имеет двоякое происхождение: с одной стороны, она ведет свою родословную от чиновников, верно служивших датчанам и зачастую намного хуже датчан относившихся к своему народу. С другой стороны, это потомки мелких торгашей, в основном датского происхождения, выдвинувшиеся после ослабления датской монополии. Эти люди проникли во все главные центры торговли и судоходства, но большая часть их, разумеется, сосредоточена в Рейкьявике — здесь банки, здесь рекламные бюро, здесь политиканы, здесь нажива. Общий признак буржуазной верхушки — это безграничное корыстолюбие, узость взглядов и нахальство, жажда власти и высокомерие, а главное — такая неуемная жадность, что за хорошую цену они готовы и жен своих отдать, и даже самих себя, лишь бы кто-нибудь пожелал купить…

— Стоп! — снова перебил я. — Разве мы говорили не о выводе английских и американских войск?

Совершенно верно. Он как раз и объясняет мне суть дела, сказал Стейндоур. Исландская буржуазия сколотила солидный капитал за два последних года войны, нажившись на торговле и судоходстве, а в особенности на военных поставках. Она умножила свое богатство — как движимое, так и недвижимое — здесь, в Исландии, и, кроме того, поместила значительные вклады в заграничные банки, главным образом в Нью-Йорке. Любой, у кого голова на плечах, сообразит, как будет реагировать вся эта свора торгашей, если англичане и американцы сдержат слово и уйдут отсюда в конце войны. Вместо того чтобы славить возрождение республики и полную независимость, они поднимут крик из-за ухода войск и будут рвать на себе волосы при одной лишь мысли о том, что надо расстаться с этим двуглавым золотым тельцом. Буржуазные лидеры пойдут на поклон к правящим кругам по обе стороны Атлантики, только бы уговорить их оставить войска и даже расширить свое присутствие, построив на острове еще несколько баз. Короче говоря, буржуазия сделает все, чтобы и впредь грести деньги на военных заказах.

— Не верю я в такие перспективы, — сказал я.

— Можешь не верить, мне-то что! Я не пытался убедить тебя. Я старался научить тебя логически мыслить и делать выводы!

— Куда это мы идем? — спросил я немного погодя, когда мы свернули с главной улицы, Адальстрайти.

— Ты ведь собираешься домой спать? — задал он встречный вопрос.

Я кивнул.

— Тогда нам по пути до Раунаргата, семьдесят, — сказал Стейндоур. — А пока можешь рассказывать любые небылицы.

Раунаргата, 70? Я вспомнил январь 1940 года и необъятную женщину, которая с негодованием рассказывала мне о похождениях Стейндоура, родственника ее мужа, маляра Лаурюса Сванмюндссона. Я вспомнил их красавицу-дочь Роусамюнду, как ранней весной 1940 года она танцевала с немцами, а спустя три месяца хохотала в обществе офицера британской армии. Роусамюнда, подумал я, по прозвищу Гугу, подруга Кристин, и на миг почувствовал резкую боль в груди, словно от незажившей раны.

— Ты что, снова переехал на улицу Раунаргата? — спросил я.

— Да как тебе сказать, — ответил Стейндоур. — Во всяком случае, собираюсь заночевать там сегодня.

— Вот оно что! Почему же именно там?

— Тебя это, правда, не касается, мой мальчик, но только между нами: я просто обязан утешить мою двоюродную сестру Роусамюнду Лаурюсдоухтир.

— А что с ней? — спросил я.

— Обычная история: Роусамюнда попала в положение, в какое свойственно попадать всем женщинам, и весной прошлого года родила ребенка, которого не хотят признавать своим ни Соединенное Королевство, ни Соединенные Штаты. Конечно, ее старуха мать от этого совсем озверела, но папаша палец о палец не ударил. Видимо, в малярных дел мастере Лаурюсе Сванмюндссоне воплотился финансовый опыт многих поколений. Уже летом сорокового года он быстро сориентировался, заключил выгодные контракты с английскими войсками, сколотил бригаду и стал красить барак за бараком — только успевай строить! Сейчас ему и не сосчитать своих деньжонок, — сказал Стейндоур. — Пороть бы следовало за такие вещи!

Я заподозрил, что в его рассказе есть доля истины, и не удержался, спросил, как же он намерен помогать своей сестре.

— О святая простота! — взорвался Стейндоур. — Вот что значит получить воспитание у набожной бабки из Дьюпифьёрдюра!

Затем он сообщил мне, что надумал переехать к своей сестре со всеми пожитками, Фрейдом, «Улиссом» и так далее, если отцу стыдно отдать ей верхний этаж в доме 70 на Раунаргата или какую-нибудь другую квартиру, достойную, с одной стороны, дочери миллионера и, с другой стороны, добропорядочного талантливого мужчины.

— Ты собираешься жениться на ней? — спросил я.

Стейндоур опять взорвался:

— Такого осла, как ты, поискать. Огромное удовольствие — беседовать с таким отсталым человеком!

Через несколько минут он пожелал мне всего хорошего и ничтоже сумняшеся взошел по каменной лестнице дома номер 70 по улице Раунаргата. Легкое пальто развевалось на ветру, когда он тонким пальцем нажал на кнопку звонка у двери, которая скоро открылась. Когда я оглянулся, он уже был в доме.

Может ли это быть? Или мне снится сон? — снова и снова спрашивал я себя, стоя в толпе под проливным дождем и глядя на высокопоставленных соотечественников и иностранных гостей, собравшихся на Скале Закона у реки Эхсарау. Может ли это быть? — звучало у меня в голове, пока епископ читал молитву, прося господа бога благословить наш народ и все народы мира, благословить этот день, 17 июня, благословить Исландскую республику. Мне снится сон или сбылась вековая мечта? — думал я, когда председатель объединенного альтинга объявил заседание открытым, а чуть позже провозгласил:

— В соответствии с вышесказанным объявляю конституцию Республики Исландии действительной.

Затем он позвонил в колокольчик, и на Скале Закона был поднят флаг, тот самый, что развевался там на торжествах в честь тысячелетия альтинга в 1930 году. Звон церковных колоколов гремел в ушах целых две минуты, сливаясь с дождем и шумом воды в Эхсарау.