Жермена Сталь - Коринна, или Италия

Коринна снова взяла перо и стала писать лишь о своем горе; но, высказывая его, она почувствовала такую жалость к себе, что облила всю бумагу слезами.

— Нет, — промолвила она, — не буду посылать ему это письмо: если он не откликнется на него, я его возненавижу; если он уступит мне, я стану опасаться, что он принес мне жертву и, живя со мной, будет хранить память о другой. Лучше мне повидать его, поговорить с ним и вернуть ему кольцо, залог его верности.

Она поспешно вложила кольцо в конверт и на листке написала лишь два слова: «Вы свободны»; затем, спрятав письмо у себя на груди, стала дожидаться вечера, чтобы поехать к Освальду. Ей казалось, что при свете дня она будет краснеть, встречая взгляды прохожих; но все же ей хотелось застать лорда Нельвиля до того, как он, по обыкновению, отправится к леди Эджермон. В шесть часов вечера Коринна выехала из дому; она вся дрожала, как рабыня, приговоренная к наказанию. Так боятся любимого человека, когда теряют веру в его любовь! Ах! предмет нашей пылкой страсти представляется нам или надежным защитником, или грозным судьею.

Коринна велела остановить карету перед домом лорда Нельвиля и трепещущим голосом спросила у слуги, открывшего ей дверь, дома ли его господин.

— Вот уже с полчаса, сударыня, — ответил он, — как милорд отбыл в Шотландию.

При этом известии у Коринны сжалось сердце; она страшилась увидеть Освальда, но ей уже удалось побороть свое волнение. Она приготовилась услыхать его голос, и вдруг теперь все изменилось. Ей предстояло принять новое решение, свидание отодвигалось еще на несколько дней, и нелегко было сделать новый ответственный шаг. И все же ей непременно хотелось увидеть Освальда. На другой день она поехала в Эдинбург.

Перед отъездом из Лондона лорд Нельвиль снова побывал у своего банкира; узнав, что от Коринны нет писем, он с горечью спросил себя, должен ли он пожертвовать прочным и длительным семейным счастьем ради женщины, которая, быть может, позабыла его. Все же он решил снова написать в Италию, как неоднократно делал за последние шесть недель, чтобы узнать у самой Коринны, чем вызвано ее молчание, и еще раз заверить ее, что, доколе она не вернет ему кольцо, он никогда не женится на другой. Освальд отправился в путь в очень тяжелом душевном состоянии: он полюбил Люсиль, почти ее не зная, ибо не слышал от нее и двадцати слов; но он тосковал по Коринне и сожалел, что обстоятельства их разлучили; то его пленяла застенчивая прелесть одной, то он вспоминал яркую красоту и блестящее красноречие другой. Если бы в это время он узнал, что Коринна любит его еще горячее прежнего и бросила все, чтобы последовать за ним, он больше никогда не увидел бы Люсиль; но он думал, что позабыт Коринной, и, сравнивая ее характер с характером Люсиль, говорил себе, что за внешней холодностью и замкнутостью нередко скрываются глубокие чувства. Он ошибался: пламенная душа всегда так или иначе выдает себя, а сдержанность обычно говорит о слабом чувстве.

Еще одно обстоятельство усилило интерес лорда Нельвиля к Люсиль. Возвращаясь в свое поместье, он проезжал мимо владений леди Эджермон и из любопытства решил заглянуть в ее замок. Он попросил, чтобы ему открыли комнату, где обыкновенно занималась Люсиль. В этой комнате, казалось, витал образ его отца; он находился возле Люсиль, пока Освальд путешествовал по Франции. На том месте, где за несколько месяцев до смерти лорд Нельвиль давал ей уроки, она велела поставить мраморный пьедестал и вырезать на нем слова: «Памяти моего второго отца». Но вот Освальд увидел на столе какую-то книгу и раскрыл ее; это было собрание мыслей его отца, и на первой странице он прочел слова, написанные его рукою: «Той, что утешала меня в моих горестях, чистой душе, ангелу, который будет гордостью и счастьем ее мужа». С каким волнением прочитал Освальд эти строки, где были столь ярко выражены убеждения человека, перед которым он благоговел! Он удивлялся тому, что Люсиль умалчивала об этих свидетельствах любви его отца к ней. Он решил, что это молчание доказывает ее редкостную деликатность, боязнь, что он может жениться на ней из чувства долга; особенно поразили его слова: «Той, что утешала меня в моих горестях».

— Так, значит, Люсиль, — воскликнул он, — смягчала страдания, которые я причинял отцу! И я покину ее в минуту, когда ее мать умирает, когда, кроме меня, некому поддержать ее! Ах, Коринна, вы привыкли блистать, вы окружены поклонением, нуждаетесь ли вы, как Люсиль, в верном и преданном друге?

Но теперь Коринна уже не блистала, она уже не была окружена поклонением и в одиночестве скиталась по гостиницам, не встречая человека, ради которого она все покинула, и не имея сил навсегда с ним расстаться. На полпути к Эдинбургу она свалилась больная в одном маленьком городке, и волей-неволей ей пришлось там задержаться. Во время долгих, полных страдания ночей ей не раз приходило в голову, что если она здесь умрет, то лишь Терезина будет знать, кто она, и напишет на надгробии ее имя. Какая резкая перемена в ее жизни, какой тяжкий жребий для женщины, которую в Италии повсюду боготворили и превозносили до небес! Как же могло одно-единственное чувство сломить всю ее жизнь? Пролежав неделю в жестоких мучениях, она продолжала свой скорбный путь; хотя она и стремилась увидеть Освальда, но это нетерпеливое ожидание сопровождалось такими горестными мыслями, что душа ее была исполнена мучительной тревоги. Прежде чем явиться в замок к Освальду, Коринне захотелось провести несколько часов в расположенном неподалеку поместье ее отца, лорда Эджермона, где, согласно его желанию, он был похоронен. Коринна не была в этих местах с тех пор, как она провела там месяц вместе с отцом. То было самое счастливое время за все годы ее жизни в Англии. В ней пробудились воспоминания, и ее потянуло в отцовский дом, так как она не могла предполагать, что леди Эджермон уже приехала туда.

В нескольких милях от замка Коринна увидела, что на большой дороге лежит опрокинувшаяся карета и рядом стоит растерянный старый господин. Она велела остановить свой экипаж и, поспешив к нему на помощь, предложила довезти его до соседнего городка. Он с благодарностью принял ее предложение и сказал, что его зовут мистером Диксоном. Коринна вспомнила, что слышала это имя от лорда Нельвиля; она завела с ним беседу и заставила добродушного старика коснуться волновавшего ее предмета. Мистер Диксон был светский человек и любил поговорить; он принял Коринну, имени которой не знал, за англичанку и, не подозревая, что ее вопросы продиктованы жгучим интересом, пустился в подробности и выложил ей все, что было ему известно: желая угодить Коринне, тронувшей его своей добротой, он, чтобы развлечь ее, наболтал много лишнего.