Жермена Сталь - Коринна, или Италия

— Вы очень строги, мой милый Освальд, — возразила Коринна, — я не впервые замечаю это. Если бы религия сводилась только к неуклонному соблюдению предписаний морали, то в чем заключалось бы ее превосходство над философией и разумом? И разве могло бы у нас развиться религиозное чувство, если бы главной нашей заботой было подавлять влечения нашего сердца? Стоики едва ли хуже нас знали, что такое нравственный долг и строгая жизнь; но лишь христианству мы обязаны религиозным энтузиазмом, неотделимым от наших душевных привязанностей, могучею силой любви и сострадания, культом, полным снисхождения и доброты, который помогает душе взлететь к небесам! А о чем говорит притча о блудном сыне, если не о любви, искренней любви, которую предпочли самому точному выполнению долга. Блудный сын покинул отчий дом, а его брат там остался; он предавался всевозможным наслаждениям, а его брат ни на минуту не нарушил размеренного порядка домашней жизни; но блудный сын вернулся, он плакал, он любил, и в честь его возвращения отец устроил пир. Ах, без сомнения, таящаяся в нашей природе вечная потребность любить — это все, что осталось нам от наследия небес! Даже наши добродетели нередко бывают столь тесно связаны с жизнью, что мы не всегда можем понять, в чем состоит наше благо, какое загадочное чувство ведет нас по правильному пути и что заставляет нас уклониться от него. Я молю Господа научить меня поклоняться Ему, и по слезам, какие я проливаю, догадываюсь, что молитва моя услышана. Однако, чтобы сохранить подобное расположение духа, религиозные обряды необходимы, и больше, чем вы думаете. Благодаря им мы постоянно общаемся с Богом, выполняя их, мы совершаем действия, чуждые житейским интересам, устремляемся лишь к миру невидимому. Окружающие предметы тоже поддерживают в нас благоговейное настроение; душа замыкается в себе, если изящные искусства, величественные памятники, гармонические песнопения не зажигают в ней поэтический огонь, который является в то же время и огнем веры.

Самый заурядный человек во время молитвы, когда он страдает и взывает к Небесам, испытывает чувства, какие он мог бы выразить языком Мильтона, Гомера или Тассо, если бы образование научило его облекать свои мысли в слова. Существует лишь два рода людей: те, что способны испытывать энтузиазм, и те, что его презирают; все остальные различия между людьми создает общество. Один не находит слов для выражения своих чувств, другой знает, что ему сказать, чтобы прикрыть пустоту своего сердца. Но источник, который, повинуясь гласу Небес, начинает бить из недр скалы, — это истинный талант, истинная вера, истинная любовь.

Торжественность нашего культа — картины, на которых изображены коленопреклоненные святые с возведенным молитвенно взором, статуи на гробницах, словно ждущие часа, чтобы пробудиться вместе с усопшими, церкви с их необъятными сводами — все это глубоко проникнуто религиозными идеями; я люблю пышные почести, какие люди воздают Тому, кто не сулит им ни богатства, ни власти, кто карает и награждает лишь сердечным волнением; тогда я еще больше горжусь, что я человек; я ценю в людях бескорыстие; и если даже церковная роскошь чрезмерна, пусть расточают земные блага ради жизни иной, пусть расточают Время ради Вечности: ведь достаточно забот мы уделяем завтрашнему дню, достаточно труда требуют наши земные дела! О, как я люблю бесполезное! бесполезное, если считать, что жизнь состоит лишь в тяжких трудах ради скудного заработка! Но если мы, живя на земле, совершаем странствие к небесам, то что может быть прекраснее, чем возвышать нашу душу, дабы она чувствовала бесконечное, незримое и вечное еще в ограниченных пределах земного бытия.

Иисус Христос позволил слабой женщине, раскаявшейся грешнице, умастить его ноги драгоценным миром; и, осудив тех, кто советовал женщине сохранить это миро для более полезной цели, он сказал: «Не мешайте ей, ибо недолго пребуду я с вами!» {177} 177 «Не мешайте ей, ибо недолго пребуду я с вами!» — Точнее: «Оставьте ее: она сберегла это на день погребения Моего; ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня — не всегда» (Ин 12: 7–8). Увы! все благое и высокое на земле недолго остается с нами: лета, немощи и смерть быстро иссушают эту каплю росы, упавшую с неба и покоящуюся только на цветах. Дорогой Освальд, позвольте же нам все собрать воедино: любовь, религию, гений и солнце, благоухания, музыку и поэзию; безбожие живет лишь в холодных, себялюбивых, низких душах. Иисус Христос сказал: «Где двое или трое собраны во имя мое, там и я посреди них» {178} 178 «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» — (Мф. 18: 20). . А что это значит, Господи, собираться во имя Твое, как не радоваться дарам нашей прекрасной природы, воздавать Тебе хвалу за них и благодарить Тебя за жизнь и еще горячее благодарить за то, что есть и другое сердце, тоже созданное Тобой и во всем созвучное с нашим!

Лицо Коринны в эту минуту светилось небесным вдохновением. Освальд едва мог удержаться, чтобы тут же, посреди храма, не упасть перед ней на колени; он долго молчал, с наслаждением перебирая в уме ее слова и стараясь найти их отблеск в ее очах. Однако он все-таки решил заговорить, не желая отступаться от дорогих ему убеждений.

— Коринна, — произнес он наконец, — позвольте вашему другу сказать еще несколько слов. Душа его не очерствела, о, ничуть, поверьте, Коринна! и если я люблю строгость в воззрениях и в поступках, то потому, что она придает чувствам большую глубину и продолжительность. Если я люблю разум в религии, иначе говоря, если я отвергаю противоречивые догматы и внешние способы воздействия на людей, то потому, что я нахожу Божество в разуме точно так же, как и в безотчетном душевном порыве; и если я не могу примириться с тем, чтобы человека лишили какой-нибудь из его способностей, то потому, что даже их всех недостаточно, чтобы узнать истину, которую ему открывают и размышления, и голос сердца: бытие Бога и бессмертие души. Что можно добавить к этим великим идеям, тесно связанным с добродетелью? Осмелюсь сказать, что поэтическое воодушевление, которое придает вам такое очарование, еще не самый спасительный вид благочестия. Можем ли мы, Коринна, в таком состоянии духа подготовиться к тем бесчисленным жертвам, которых требует от нас долг? Когда судьбы человеческие — настоящие и грядущие — еще представлялись уму, словно в туманном облаке, откровение озаряло душу в редкие минуты экстаза; но мы, христиане, обладающие ясным и непреложным знанием истины, мы не можем сделать чувство, лишь услаждающее нас, нашим единственным руководителем: вы описываете мне блаженное бытие праведников, а не жизнь простых смертных. Угодная Богу жизнь — это борьба, а не хвалебный гимн. Если бы мы не были обречены усмирять в этом мире свои и чужие дурные страсти, тогда действительно человечество можно было бы делить только на людей с холодными или восторженными душами. Но человек — существо более жестокое и опасное, чем думаете вы, и поэтому разумное благочестие и сознание непреклонного долга служат необходимой уздой для его гордыни и гибельных заблуждений!