Никос Казандзакис - Последнее искушение Христа

Иуда обернулся, бросил на Филиппа уничтожающий взгляд, но промолчал. Что говорить с этим презренным? Какой он мужчина? Одна болтовня и никаких поступков. Страх сковал его в последний момент, и он отказался вступать в братство. «У меня же овцы, овцы, на кого я их оставлю?» — блеял он.

Старый Зеведей расхохотался и повернулся к рыжебородому.

— Берегись, бедняга, — закричал он ему. — Отшельничество — заразная болезнь. Смотри, не подхвати ее! Мой собственный сын чуть было не заразился. Но моя старуха заболела, да благословит ее Господь, и он вернулся. Настоятель уже научил его готовить травы, вот он и приехал теперь домой подлечить свою мать. И помяните мое слово, больше он уже никуда не уйдет. Да и куда идти? Он же в своем уме. Там, в пустыне — голод, жажда, молитвы и Бог. Здесь вкусная пища, вино, женщины и Бог. Бог везде. Так зачем бежать за ним в пустыню? Ты как думаешь, Иуда?

Но рыжебородый лишь стучал молотком и не отвечал. Что он мог ему сказать? Все достается этому жирному псу, чего он только ни пожелает. Что он понимает в людских бедах? Даже Господь, стирающий других с лица земли за малейший проступок, охранял и лелеял эту свинью, этого мироеда, не давая и волосу упасть с его головы, нежа его в тепле зимой, овевая прохладой летом. За что? Что Он в нем нашел? Разве этого мошенника волновала судьба Израиля? Почему бы ему хоть пальцем не пошевелить во имя свободы Божьего народа? Нет, ему нравились римляне — они охраняли его добро. «Да поможет им Бог, — говаривал он, — потому что они поддерживают порядок. Если б не они, прощай наше богатство — его бы давно растащили босоногие бродяги и бездельники». Ну ничего, старый разбойник, придет час расплаты. То, о чем забывает Господь, не будет позабыто зелотами. Спокойно, Иуда. Спокойно. Наступит день Яхве Саваофа.

Он взглянул на Зеведея, и тот представился ему плавающим в давильне в собственной крови. И широкая улыбка залила все лицо Иуды.

К этому времени четверка богатырей уже отмыла свои ноги и запрыгнула в давильню. Потонув по колено в винограде, они принялись топтать и давить его, нагибаясь время от времени и зачерпывая ягоды целыми пригоршнями. Они то плясали, взявшись за руки, то прыгали порознь, оглашая двор криками. Запах сока пьянил их, да и не только он: через распахнутые двери виднелись девушки, собирающие виноград, юбки их были подоткнуты выше колен, а груди, как кисти винограда, колыхались над спелыми лозами.

При виде их у давильщиков головы начинали плыть. Это была уже не давильня, не земля, не виноградники, но рай, где на возвышении сидел старый Саваоф с ножом в руке и длинной палкой, на которой зарубками отмечал все свои обязательства по отношению к каждому: кто сколько принес корзин винограда и сколько Он послезавтра, после их смерти, должен будет им кувшинов вина, горшков еды, сколько женщин!

— Честное слово, — вырвалось у Петра, — если бы сейчас ко мне пришел Господь и спросил: «Эй, Петр, мой маленький Петр, Я сегодня в хорошем настроении, проси у Меня чего хочешь, Я все сделаю. Что тебе надо?» — если б Он спросил меня так, я бы Ему ответил: «Господи, больше всего на свете я хочу давить виноград до скончания века!»

— А пить вино, болван? — грубо оборвал его Зеведей.

— Нет, я говорю от души — давить виноград.

Он не смеялся, лицо его стало серьезным и сосредоточенным. Бросив на мгновение работу, он потупился, подставляя тело солнцу. Под левым соском у него была вытатуирована большая черная рыба. Давным-давно ее наколол ему какой-то умелец, да так похоже, что, казалось, она шевелит хвостом и радостно резвится в курчавой груди Петра. А над рыбой был изображен маленький якорь с четырьмя зубцами.

Филипп думал о своих овцах. Он не любил пахать землю, возделывать и давить виноград.

— Ну и ну, Петр, — ухмыльнулся он, — хорошую работку ты себе выбрал до скончания века. Я бы попросил Господа превратить Землю в один зеленый луг, на котором пасутся козы и овцы. Я бы доил их, и молоко реками стекало бы по горным склонам, образуя внизу озера, чтобы все бедняки могли напиться. А по вечерам мы бы собирались, все пастухи, вокруг нашего главного пастыря Господа, разжигали бы костер, жарили барашка и рассказывали друг другу разные истории. Вот это Царство Небесное!

— Чума на тебя, дурак, — прорычал Иуда, бросив на Филиппа еще один свирепый взгляд.

Во дворе туда и сюда сновали обнаженные юноши — лишь цветастые повязки прикрывали их чресла. Слух их выхватывал обрывки этих бессвязных речей, и они заливисто смеялись. Они тоже ощущали внутри себя Царствие Небесное, но не хотели ни с кем делиться. Опрокинув корзину в давильню, одним прыжком они перелетали к порогу, спеша вернуться к прелестным сборщицам.

Зеведей открыл было рот, чтобы вставить умное замечание, да так и замер от удивления. В дверях стоял и слушал странный гость. Одет он был в черную козлиную шкуру, которая крепилась у него на плече, ноги его были босы, волосы всклокочены, а лицо желто, как сера. В огромных черных глазах незнакомца полыхало пламя.

Зеведей проглотил свою остроту, чавканье в давильне затихло, и все повернулись к дверям. Что это за живой труп стоял на пороге? Смех оборвался. В окне появилась старая Саломея, которая пригляделась и вскрикнула:

— Это же Андрей!

— Боже милостивый, Андрей, — закричал Зеведей, — ты только посмотри на себя! Не из-под земли ли ты к нам вернулся? Или, может быть, ты как раз туда направляешься?

Петр выскочил из давильни и, не говоря ни слова, схватил брата за руку, не спуская с него испуганного и радостного взгляда. Господи, неужели это в самом деле Андрей, круглолицый крепыш, признанный лидер в работе и заводила в играх? Неужели это тот самый Андрей, который был обручен с белокурой Руфью, самой красивой девушкой в деревне? Она утонула в озере вместе с отцом однажды ночью, когда Господь наслал бурю, и Андрей в отчаянии решил отдаться Богу.

«Как знать? — думал он. — Если я посвящу себя Господу, может, рядом с Ним я найду и ее». Так что искал он не Бога, а всего лишь свою нареченную.

С ужасом Петр смотрел на него. Он хорошо помнил, каким был Андрей, когда они его отдавали Господу, и теперь — каким Господь вернул его им!

— Эй, — закричал Зеведей Петру, — ты что, целый день собираешься с ним там стоять? Пусть войдет, а то ветер ненароком собьет его с ног. Входи, Андрей, мальчик мой, и ешь виноград. Слава Тебе, Господи, у нас и хлеб есть. Поешь, наберись сил, а то если твой бедный отец увидит тебя в таком виде, он снова со страху угодит в пасть к киту!

— Устыдитесь! — закричал в ответ Андрей, поднимая свою костлявую руку. — Побойтесь Бога! Мир рушится, а вы здесь давите виноград и веселитесь!

— Да спасут нас святые, кажется, еще один пришел поучать нас, — проворчал Зеведей. — Послушай, оставь нас в покое! — закричал он Андрею, и в голосе его уже зазвучала ненависть. — Мы сыты по горло, если хочешь знать. Это, что ли, проповедует твой Креститель? Посоветуй-ка ему сменить волынку. «Конец света, могилы разверзаются, мертвые выходят, Господь спускается!» Ложь! Ложь! Ложь! Не слушайте его, парни! За работу! Давите виноград!