Никос Казандзакис - Последнее искушение Христа

— Тут-то и расходятся наши пути, — прорычал он, с ненавистью глядя на Иисуса. — Сначала нужно освободить тело от римлян, а потом душу от греха. Таков путь. Пойдешь ли ты им? Дом строится не с крыши, а возводится с фундамента.

— Но фундамент — это душа, Иуда.

— Фундамент — это плоть, с нее ты и должен начать. Смотри, сын Марии. Я уже говорил и еще раз скажу: берегись, иди тем путем, который я указываю тебе. Зачем, ты думаешь, я иду с тобой? Знай: чтобы указывать тебе этот путь.

Проснулся Андрей, спавший под соседней оливой. Прислушавшись, он узнал голос учителя и еще чей-то, грубый и резкий. «Неужели кто-то осмеливается беспокоить Иисуса по ночам?» — вздрогнул он. Андрей знал, что учителя любят многие и многие бедняки, но знал он и то, что немало богатых старейшин ненавидят его и жаждут его погибели. Неужели они подослали какого-то негодяя? И на четвереньках он стал подкрадываться на звук голосов. Но рыжебородый услышал шорох и поднялся.

— Кто там? — крикнул он.

Андрей узнал его голос.

— Иуда, это я, Андрей.

— Иди спать, сын Ионы, тебя это не касается.

— Иди спать, Андрей, дитя мое, — повторил Иисус.

Иуда перешел на шепот, и теперь Иисус чувствовал на своем лице его тяжелое дыхание.

— Ты помнишь, как в пустыне я сказал тебе о решении братства убить тебя? Но в последнее мгновение я передумал, вложил нож в ножны и бежал на рассвете, как вор.

— А почему ты передумал, Иуда, брат мой? Я был готов к смерти.

— Я решил подождать.

— Чего подождать?

Иуда замолчал и вдруг выкрикнул:

— Посмотреть, не Тот ли ты, кого ждет Израиль?

Дрожь прошла по телу Иисуса, и он откинулся к дереву.

— Я не хочу впутываться в такие дела и убивать Спасителя, нет, мне этого не надо! — снова закричал Иуда, весь взмокнув от внезапно выступившего пота. — Тебя понятно? — завизжал он, словно кто-то душил его. — Понятно? Я не хочу этого! — Он глубоко вздохнул. «Может, он сам еще этого не знает, — сказал я себе. — Терпение, пусть поживет немного, пусть поживет, а мы поглядим, что он будет делать и говорить. А если он не Тот, кого мы ждем, всегда можно будет с ним разделаться…» Вот, что я сказал себе, вот почему я не убил тебя, — Иуда сопел, ковыряя землю большим пальцем ноги, и вдруг, схватив Иисуса за руку, заговорил хриплым, полным отчаяния голосом: — Я не знаю, как тебя называть — сын Марии? Сын плотника? Сын Давида? Ты же видишь, что до сих пор не знаю, кто ты такой, но и ты сам не знаешь. Мы оба должны найти ответ, найти успокоение! Эта неопределенность не может больше продолжаться. И нечего смотреть на остальных — они идут за тобой как блеющие овцы, а женщины, те просто обожают тебя и заливаются слезами, едва тебя увидев. Да нечего от них ждать, женщины и есть женщины, у них нет мозгов, от них все равно никакого годка. Только нам двоим предстоит решить, кто ты такой и что за пламень сжигает тебя — дьявол или Бог Израиля. И мы должны это сделать! Должны!

— Что мы можем сделать, Иуда, брат мой? — дрожа, спросил Иисус. — Как нам найти ответ? Помоги мне.

— Есть способ.

— Какой?

— Мы пойдем к Иоанну Крестителю. Он скажет нам. Он ведь провозглашает: «Он грядет! Он грядет!» Так пусть он посмотрит на тебя и скажет, Тот ли ты, кто грядет. Пошли, и ты успокоишься, и я выясню, что мне делать.

Иисус глубоко задумался. Сколько раз его уже охватывала тревога, сколько раз он падал ниц на землю, сотрясаемый конвульсиями, с пеной у рта! Люди тогда смотрели на него как на умалишенного, одержимого дьяволом, и испуганно спешили обойти его стороной. Но он в это время пребывал на седьмом небе, душа его, вырвавшись из клетки, возносилась и, стучась во врата Господни, вопрошала: «Кто я? Зачем я рождена? Что мне делать, чтобы спасти мир? И где кратчайший путь — может, это моя собственная смерть?» Иисус поднял голову — Иуда навис над ним всем телом.

Иуда, брат мой, ляг со мной рядом. Господь сойдет на нас во сне и унесет обоих. А завтра, даст Господь, с утра отправимся к пророку Иоанну, и да свершится, что угодно Господу. Я готов.

— Я тоже готов, — сказал Иуда, и они легли рядом бок о бок.

Солнечные лучи упали на озеро и осветили весь мир. Рыжебородый шел впереди, указывая путь. Иисус с двумя верными учениками Андреем и Иоанном следовал за ним. Фома остался в деревне продавать оставшиеся у него товары. «Мне нравится, что говорит сын Марии, — вертелось в голове ловкого торговца, который всегда был не промах и чужое прихватить и свое не потерять. — Бедняки во веки вечные будут есть и пить в Царствии Божием, но это после того, как отбросят копыта. А пока поглядим, что тут у нас на грешной земле. Берегись, бедняга Фома, смотри, не упустить бы чего. Лучше всего нагружать свои короба и тем и другим — сверху шпильки да гребешки, а на дне — Царство Божие»… Он мелко затрясся от смеха, закинул свой узел за спину и с рассветом отправился бродить по улицам Вифсаиды, расхваливая громким голосом свои товары.

Петр и Иаков тоже поднялись в Капернауме с рассветом. Сети уже были полны отменной рыбы, поблескивавшей в лучах солнца. В другое бы время души их возликовали при виде таких тяжелых сетей, но сегодня их мысли были далеко, и они молчали. Они молчали, но на лицах их была написана неустанная борьба, которую они вели не то с судьбой, которая поколение за поколением привязывала их предков к этому озеру, не то сами с собой, со своими простыми житейскими желаниями, которые мешали душам воспарить. «Что за жизнь? — возмущались они про себя. — Забрасывать сети, ловить рыбу, спать, есть и каждый день начинать все сызнова — и так дни напролет, годы напролет, жизнь напролет! Доколе? Доколе? И так встретить свою смерть?» Они никогда не задумывались об этом раньше. Их сердца всегда были покойны, и они без жалоб следовали вековой традиции. Так жили их отцы и деды у этого озера, борясь с рыбой. А потом в один прекрасный день они складывали на груди загрубевшие руки и умирали, приходили их дети и внуки и без жалоб вступали на тот же путь. И эти двое, Петр и Иаков, прекрасно жили до сих пор, они тоже не жаловались. И вдруг окружающий мир показался им слишком тесен, они стали задыхаться в нем. Их мысли блуждали далеко, там, за озером. Где? К чему они стремились? Они сами не знали, чувствуя лишь, что задыхаются. И словно этих мучений было недостаточно, каждый день путники приносили новые вести: воскресали покойники, расслабленные начинали ходить, прозревали слепые.

— Я что это за новый пророк? — спрашивали прохожие. — Ведь с ним ваши братья, вы должны знать. Говорят, он не сын плотника из Назарета, а сын Давида. Это правда?

Но Петр и Иаков только пожимали плечами и вновь склонялись над своими сетями. Им было горько до слез. А порой, когда прохожий уже исчезал вдалеке, Петр поворачивался к Иакову и спрашивал: