Никос Казандзакис - Последнее искушение Христа

Первая ночь прошла в молчании. Иисус смотрел на звезды, утомленные спутники спали вокруг него. Лишь голубой глаз Иуды поблескивал в темноте. Всю ночь они с Иисусом просидели друг против друга, не проронив ни слова.

На рассвете они снова тронулись в путь. Они уже оставили позади каменистую почву Иудеи и вступили на белые земли Самарии. У колодца Иакова никого не было — ни одна женщина не появилась, чтобы достать им воды и дать напиться. Они быстро миновали проклятую землю, и вот уже вдали замаячили родные горы — остроконечный Гермон, изящный Фавор, святой Кармил.

Начинало смеркаться, и они устроились под раскидистым кедром полюбоваться закатом. Иоанн произносил вечернюю молитву:

— Господи, открой нам свои врата. День кончается, солнце садится, солнце исчезает. Мы приходим к Тебе, Господи. Открой нам. Вечный, мы молим Тебя, прости нас. Вечный, мы молим Тебя, смилуйся над нами. Вечный, спаси нас!

Сгущалась синева. Солнце покинуло небосклон, и звезды еще не вышли. Пустое небо нависло над землей. Тонкие руки Иисуса белели в сумерках. Душа его все еще была полна вечерней молитвой — она омывала все его члены, совершая внутри него свою работу. До его слуха доносились отчаянные крики людей, стучащихся во врата Господа, но Господь не открывал им. Люди стучали и кричали. Что они кричали?

Он прикрыл глаза, чтобы расслышать. Дневные птицы уже вернулись в свои гнезда, ночные еще не вылетели. Не слышно ни людского говора, ни лая собак — они остановились вдали от каких-либо поселений. Его спутники бормотали вечерние молитвы, но они слишком устали, и священные слова тонули в их сонном сознании, не вызывая никакого отклика в душах. Иисус же слышал этот неустанный стук во врата Господа — стук в его собственном сердце. Они стучались в его собственное теплое сердце, крича: «Открой! Открой! Спаси нас!»

Иисус прижал руки к сердцу, словно сам стучался в него вместе со всеми и умолял открыть. Ему казалось, что он остался один-одинешенек в этой борьбе, но тут же почувствовал чей-то взгляд. Он обернулся. Иуда не спускал с него глаз, пылающих, как холодное пламя. Иисус вздрогнул. Этот рыжебородый был гордым и неукротимым зверем. Из всех его спутников он казался ему самым близким и в то же время самым чужим, словно лишь Иуде он обязан давать отчет в своих действиях и объяснять свои поступки.

— Иуда, брат мой, — протянул Иисус к нему правую руку, — взгляни, что я держу?

Иуда, напрягшись, вытянул шею, чтобы рассмотреть в полумраке.

— Ничего. Я ничего не вижу.

— Скоро увидишь, — улыбнулся Иисус.

— Царствие Небесное, — сказал Андрей.

— Семя, — сказал Иоанн. — Рабби, ты помнишь, что ты говорил нам у озера в первый раз, когда ты разомкнул свои уста и обратился к людям? «Сеятель пришел, чтобы бросить в землю свое семя…»

— А ты что думаешь, Петр? — спросил Иисус.

— Учитель, что я могу сказать? Если я спрошу свои глаза, то ничего. Если я спрошу сердце — все. И мысль моя раскачивается в нерешительности, как язык колокола.

— А ты, Иаков?

— Ничего. Прости меня, рабби, но ты ничего не держишь.

— Глядите! — воскликнул Иисус, резко поднимая руку и с силой опуская ее вниз. Иуда от счастья раскраснелся, все его лицо расцвело, как роза, и, схватив Иисуса за руку, он поцеловал ее.

— Рабби! — воскликнул он. — Я видел! Я видел! Ты держишь секиру Крестителя. — Но тут же он устыдился и рассердился на себя, что так несдержанно высказал свою радость. Снова отодвинувшись, он прислонился к кедровому стволу.

— Он принес ее мне, опустив к корню сгнившего дерева, — спокойно и сурово промолвил Иисус. — Для того он и был рожден — чтобы передать ее мне. Большего он и не мог сделать. Я пришел и, нагнувшись, поднял секиру — для этого был рожден я. Настало время исполнить мне свой долг — срубить прогнившее дерево. Мне казалось, я жених, и в руках моих цветущая миндальная ветвь, но она обернулась секирой. Помните ли вы, как мы плясали и гуляли в Галилее, прославляя красоту мира, союз небес и земли, как врата рая распахивались перед нами? Друзья, все это был сон. Но теперь настало пробуждение.

— Значит, нет Царствия Небесного? — в ужасе воскликнул Петр.

— Есть, Петр, есть, но Царство Божие внутри нас. Царствие Небесное в наших душах, царство дьявола — вовне. И два этих царства бьются между собой. Битва! Война! И наш первый долг — поразить сатану этой секирой.

— Какого сатану?

— Мир, окружающий нас. Мужайтесь, друзья, я собрал вас на битву, а не на свадьбу. Простите, ибо я и сам того не знал. Но если кто из вас мечтает о жене, детях, доме и счастье, — пусть уйдет! В этом нет ничего постыдного. Пусть встанет, тихо попрощается с нами и уйдет с нашими благословениями. Время еще есть, — он умолк, переводя взгляд с одного на другого. Вечерняя звезда, как огромная капля, замерцала между мощных ветвей кедра. Ночные птицы встряхивали свои крылья и просыпались. Прохладный ветер подул с гор. И внезапно вечернюю покойную тишину прорезал крик — это вскочил Петр.

— Рабби, я с тобой в этой битве — плечом к плечу — до самой смерти!

— Это хвастливые слова, Петр, и мне они не по нраву. Мы идем трудным путем. Против нас встанут люди, Петр. Когда бывало такое, чтобы пророк поднимался на спасение людей, а те не забивали его камнями до смерти? Наш путь труден. Держись за свою душу, Петр, чтобы не распроститься с жизнью. Плоть слаба — не доверяйся ей… Слышишь? Я тебе говорю, Петр.

— Ты не веришь мне, рабби? — со слезами на глазах спросил Петр. — А я, на которого ты так смотришь и не доверяешь, в один прекрасный день отдам за тебя жизнь.

— Может быть… может быть… — пробормотал Иисус, поглаживая Петра по колену. — Прости меня, милый Петр. — Он обратился ко всем: — Иоанн Креститель крестил водой, и его казнили. Я буду крестить огнем. Я говорю вам это сегодня, чтобы вы знали и чтобы не жаловались потом, когда на нас обрушатся тяжелые испытания. Перед началом пути я хочу сказать вам, куда мы идем: к смерти, а после смерти — к бессмертию. Вот наш путь. Готовы ли вы к нему?

Спутники словно онемели. Голос учителя был жесток — он уже не шутил и не смеялся, он призывал их к оружию. Неужели для того, чтобы войти в Царствие Небесное, им надо пережить смерть? Неужели нет другого пути? Они были простыми людьми, бедными невежественными тружениками, а мир был так богат и могуществен — как они смогут бороться с ним? Вот если бы ангелы спустились с небес и помогли им. Но никто из учеников еще не видел, чтобы ангел разгуливал по земле, помогая бедным и обездоленным. Поэтому они молчали, взвешивая и отмеривая про себя груз опасностей. Иуда посматривал за ними краем глаза и раздувался от гордости: он один ничего не высчитывал. Презирая смерть, он был готов к войне и не заботился ни о своем теле, ни о своей душе. В нем жила лишь одна великая страсть, и погибнуть ради нее было высшим наслаждением.