Вильям Хайнесен - Избранное

Кузнец, вполне естественно полагавший, что средоточием свадебных торжеств его дочери должен стать ее собственный дом, несколько дней усердно занимался приготовлениями, шумел и командовал вовсю. Он впряг в работу множество людей, они нанесли больших и маленьких флажков, разноцветных фонариков, лент и всевозможных украшений, граф Оллендорф взялся сколотить целый оркестр, разгоряченные мужчины сновали в кузницу и из кузницы, притаскивая барабаны, трубы и какие-то чудные устройства; наблюдательные соседи, караулившие за цветочными горшками у своих окон, видели, как в сумерках восемь человек приволокли что-то похожее на пушку.

Когда все наконец-то было готово — вечером накануне торжественного дня, — кузнец собрал друзей и помощников у себя в кузнице, где он устроил нечто вроде бара, откупорил восемь бутылок и отдал последние распоряжения:

— Други и побратимы! Мы с вами славно потрудились, как и подобает мужчинам-сотоварищам, а теперь гульнем: справим в «Дельфине» такой мальчишник, чтоб чертям жарко стало! Это у нас будет генеральная репетиция. Но прежде чем мы сегодня вечером потеряем друг друга из виду, я хочу вдолбить вам в башки, как предстоит действовать завтра, и горе той поганой свинье, которая не будет стоять на своем посту! Стало быть, запомните: как только в церкви зазвонят, всем быть наготове, графову оркестру и хору выстроиться у входа в сад, стрелкам и канонирам быть по другую сторону кузницы, чтоб свадебную свиту не перепугать, да глядите, чтоб пушка осечки не дала, а то нам всем сраму не обобраться! По рукам? Ну, добро.

Будем здоровы!

В то самое время, когда кузнец и его верные сподвижники развеселою когортой шествуют в «Дельфин», разыгрывается подлая сцена на берегу, в густом сумраке между двумя старыми лодочными сараями, где Матте-Гок назначил свидание Корнелиусу.

— Значит, завтра вечером от одиннадцати до двенадцати, — говорит Матте-Гок. — Конечно, немножко неудачно, что это как раз совпало со свадьбой твоего брата. Но тут уж ничего не поделаешь, Корнелиус, все высчитано, так что теперь — или никогда.

— По мне пожалуйста, завтра вечером так завтра вечером, — отвечает Корнелиус.

— Ну и правильно. Сделать — и с рук долой. Все-таки столько лет ты носишься с этим кладом, Корнелиус, просто жаль упускать шанс, когда он наконец представился. Всегда можно придумать предлог, чтоб в какой-то момент пойти прогуляться, ты же никому не обязан давать отчет.

— Вот и я говорю, — соглашается Корнелиус. — Только как мне его потом домой-то отнести, этот клад?

— А этого тебе вовсе не нужно делать, — говорит Матте-Гок, твердо кладя руку на плечо Корнелиуса. — Когда понадобится отнести его домой, я сам приду и тебе помогу. Нет, Корнелиус, завтра вечером тебе и выкапывать его не нужно. Только рыть до тех пор, пока не упрешься лопатой в медь. А после этого пальцем начертить на крышке три креста. Три креста, как на пузырьке с ядом. Понял? Это очень важно, три креста, это называется пометить клад. Я тебе заранее ничего не сказал, потому что об этом полагается говорить лишь в самый последний момент. Как пометишь клад, так он больше никуда не денется, и мы с, тобой можем потом вместе его вытащить и где-нибудь припрятать.

— Ну, тогда совсем другое дело! — с облегчением говорит Корнелиус. — А то я все думал, господи, что же я один стану делать с таким тяжеленным ящиком?

— На-ка вот тебе, — говорит Матте-Гок и сует ему в руку что-то маленькое и твердое, — держи, это железное кольцо, но ты его на палец не надевай, просто имей при себе, ну хоть в кармане. Это мой талисман. Пока он с тобой, ты неуязвим. И если найдет на тебя какое сомнение, слышишь, Корнелиус, достань кольцо, обхвати его ладонью и сожми покрепче — сразу все как рукой снимет. Ну а теперь мне пора, мы с Анкерсеном слово божие идем проповедовать.

— Подожди минутку, — взволнованно говорит Корнелиус. — Понимаешь, Матте-Гок, мне бы гораздо легче стало, если б ты согласился хотя бы поделить со мной добычу!

— Мне-то она ни к чему, — улыбается Матте-Гок, — но раз тебе так приспичило, давай договоримся, что я получу пятую часть за то, что немного тебе подсобил. Но я тебя и дальше не оставлю, помогу довести дело до конца, это непременно. Ну, Корнелиус, желаю удачи, и помогай тебе бог!

Вечер, когда справлялся мальчишник, стал одним из самых достопамятных вечеров в истории «Дельфина». Он ярко и празднично раскрыл тот мир, который не дано было узнать чахлому племени эпохи сухого закона, мир, бросавший вызов бездушной стихии зависти, злобы и чванства, столь характерной для небольшого городка.

Эх, молодежь, вы, что взросли в худосочной части города с ее молельными домами, гостиницами для трезвенников, благопристойными лавчонками да плакатами с полицейскими предписаниями, не довелось вам слышать мощные раскаты громового пения и грохот кулаков о столы, звон стаканов и сумбурные излияния блаженных душ, не довелось быть свидетелями дружбы и любви, рукопашных баталий, всепрощающих слез и преданности, которыми бурно полнилось эстремовское питейное заведение, когда выпадал один из его коронных вечеров!

Не знали вы Оле Брэнди во дни его былого могущества, не видели, как его серьги золотыми молниями сверкали сквозь клубы пара и табачного дыма во вместительном погребке для мужчин, том самом, что прозывался «Поварней». Не видели вы жара хмельной неги в его глазах, не слышали, как он поет печальную балладу об Олиссе. Не слышали вы и диких изумленных воплей, перекрывавших всеобщий гвалт, когда кузнец Янниксен оттопывал свой грандиозный одиночный танец. Невозможно вообразить себе сверхчеловеческую силу и страсть, с которыми извивал свои богатырские телеса в тяжелом от испарений воздухе этот ликующий исполин, до самых краев души полный сладострастного сознания собственной мощи, между тем как разухабистые обрывки стихов и песен и богохульные выкрики нескончаемым потоком извергались из его груди.

Тайная цепь бесстрашных морских волков со всех сторон окружала вошедшего в раж мамонта, следя за тем, чтобы он не разнес ненароком весь дом, а когда представление окончилось, — кузнеца оттащили в боковую комнатушку, чтобы он спокойно и мирно набирался сил для тяжких трудов грядущего дня. Оле Брэнди поставил возле его ложа полный стакан вина.

Когда Оле вернулся в Поварню, там затевалось нечто совершенно непредвиденное и выходившее за рамки программы: сквозь дым и пар он различил очертания управляющего сберегательной кассой Анкерсена и сына его Матте-Гока.

«Приберу-ка я их к рукам», — подумал Оле Брэнди. Он силком усадил непрошеных гостей за стол и налил им по кружке пива.

— Надеюсь, оно безалкогольное? — спросил Анкерсен и, не дожидаясь ответа, осушил свою кружку, потому что чувствовал сильную жажду. Матте-Гок к пиву не притронулся. Анкерсен тут же взялся обрабатывать Оле. Протирая свои очки, он говорил тихим проникновенным голосом: