Виктор Гюго - Отверженные

Самые страшные мысли в беспорядке мелькали в его голове. Есть минуты, когда чудовищные предположения осаждают нас, как толпа фурий, и силой проникают во все клетки нашего мозга. Когда дело коснется тех, кого мы любим, наш рассудок рисует всевозможные ужасы. Он вспомнил, что сон может быть смертельным на открытом воздухе в холодную ночь.

Козетта, вся бледная, свалилась как сноп на землю у его ног без движения. Он прислушался к ее дыханию; она дышала, но ее дыхание показалось слабым и готовым угаснуть.

Как согреть ее? Как привести к жизни? Только об этом он и думал. Он кинулся без памяти из развалин. Не позже четверти часа надо во что бы то ни стало, чтобы Козетта оказалась в постели, перед огнем.

Он прямо направился к человеку, которого увидел в саду, держа в руке сверток с деньгами. Человек нагнул в это время голову и не заметил, как он подошел. Жан Вальжан крикнул ему:

— Сто франков!

Тот вздрогнул и поднял глаза.

— Сто франков, — продолжал Жан Вальжан, — если вы дадите мне убежище на эту ночь.

Луна ярко освещала встревоженное лицо Жана Вальжана.

— А! Это вы, господин Мадлен? — воскликнул человек.

Это имя, произнесенное в ночную пору, в этом незнакомом месте незнакомым человеком, заставило Жана Вальжана отшатнуться. Он ждал чего угодно, только не этого. Говоривший был старик хромой и сгорбленный; одет он был почти как крестьянин; на правом колене его был ремень с довольно большим колокольчиком. Лица его не было видно, на него падала тень.

Между тем старик снял шапку и восклицал в страхе:

— Боже мой! Как вы сюда попали, господин Мадлен? Откуда вошли? Господи Иисусе! Не с неба ли свалились! Откуда же вам и падать, как не оттуда! Да и в каком вы виде! На вас нет ни галстука, ни шляпы, ни сюртука! Знаете ли, вы можете напугать всякого, кто вас не знает! И без сюртука! Господи Боже мой, видно, святые угодники с ума посходили? Скажите же, как вы сюда попали?

Слова так и сыпались с его языка; старик говорил с деревенской словоохотливостью, в которой не было ничего враждебного. Все это было сказано со смесью изумления и наивного добродушия.

— Кто вы такой? Что это за дом? — спросил Жан Вальжан.

— Ну, вот это уж слишком! — воскликнул старик. — Вы же сами поместили меня в этот дом, и этот дом как раз тот, куда вы меня поместили. Неужто не узнаете меня?

— Нет, — отвечал Жан Вальжан. — А каким образом вы знаете меня?

— Вы спасли мне жизнь, — сказал он.

Он повернулся, луч месяца осветил его профиль, и Жан Вальжан узнал старика Фошлевана.

— А, вот вы кто! Теперь я узнаю вас, — воскликнул Жан Вальжан.

— Слава тебе господи, — промолвил старик с легкой укоризной.

— Что это вы здесь делаете?

— А вот видите, закрываю дыни!

Фошлеван действительно держал в руке в ту минуту, когда Жан Вальжан подошел к нему, край рогожки, которую расстилал над грядой. Он уже наложил несколько таких покрывал с тех пор, как появился в саду. Во время этой работы он и делал те странные движения, за которыми наблюдал Жан Вальжан из сарая. Старик продолжал болтать.

— Ишь ты, думаю, месяц светит ясно, значит, мороз будет. Не надеть ли, думаю, плащи моим дыням? Право, и вам не мешало бы сделать то же, — засмеялся он, оглядев Жана Вальжана. — Как же вы сюда попали?

Жан Вальжан, убедившись, что этот человек его знает хотя бы под именем Мадлена, стал осторожен. Он сам начал задавать вопрос за вопросом. Странное дело, роли их переменились. Расспрашивал теперь он.

— Что это у вас за колокольчик на колене?

— Это? — отвечал Фошлеван. — Это чтоб меня избегали.

— Как так — избегали?

Старик Фошлеван подмигнул с непередаваемым выражением.

— Да очень просто: в этом доме, видите ли, великое множество женщин, молодых девиц. Ну вот, должно быть, со мной им опасно встречаться. Колокольчик их предупреждает; чуть я покажусь, они и убегают.

— Что же это за дом такой?

— Будто вы и не знаете?

— Право, не знаю.

— Да вы сами же поместили меня сюда садовником!

— Отвечайте мне прямо, предположите, что я ничего не знаю.

— Ну, это монастырь Малого Пикпюса.

Жан Вальжан понемногу стал припоминать. Случай, то есть Провидение, направил его как раз в тот монастырь квартала Сент-Антуан, куда старика Фошлевана, изувеченного падением, приняли по его рекомендации года два тому назад. Он громко повторил, словно говоря сам с собой:

— Монастырь Малого Пикпюса!

— А в самом деле, — начал снова Фошлеван, — каким это, черт возьми, образом вы забрались сюда, господин Мадлен? Хоть вы и святой, да все же мужчина, а мужчин сюда не впускают.

— Вы же живете тут.

— Только я один и живу.

— Как хотите, — сказал Жан Вальжан, — а я должен здесь остаться.

— Боже мой! — воскликнул Фошлеван.

Жан Вальжан приблизился к старику и сказал ему торжественным голосом:

— Дядюшка Фошлеван, я спас тебе жизнь.

— Я первый об этом вспомнил, — отвечал старик.

— Ну а теперь ты можешь сделать для меня то, что я сделал для тебя когда-то.

Фошлеван схватил в сморщенные дрожащие руки обе сильные руки Жана Вальжана и несколько мгновений не в силах был выговорить ни слова. Наконец воскликнул:

— О, это была бы благодать Божия, если бы я хоть немножко мог отплатить за это! Спасти вам жизнь, господин мэр! Располагайте мной, стариком.

Радость преобразила старика. Лицо его словно озарилось лучом счастья.

— Что надо делать? — спросил он.

— Я сейчас объясню. Есть у тебя каморка?

— У меня уединенная лачужка, вон там, позади развалин старого монастыря, в отдаленном закоулке, которого никто не видит. Там три комнаты…

Барак был действительно так хорошо спрятан за развалинами и так удобно расположен, что Жан Вальжан даже не заметил его.

— Ладно, — сказал Жан Вальжан. — Перво-наперво я прошу у тебя две вещи.

— В чем дело, господин мэр?

— Во-первых, ты никому не скажешь того, что знаешь обо мне. Во-вторых, ты не будешь стараться узнать ничего более.

— Как вам угодно. Я знаю одно, что все, что вы делаете, честно и что вы всегда были Божий человек. Да и к тому же сами вы устроили меня здесь. Это ваше дело. Я весь к вашим услугам.

— Прекрасно. Теперь пойдем со мной. Надо принести ребенка.

— А, — молвил Фошлеван, — тут есть и ребенок!

Он не прибавил ни слова и пошел вслед за Жаном Вальжаном, как собака за своим хозяином.

Полчаса спустя Козетта, порозовевшая от жаркого огня, спала на постели старого садовника. Жан Вальжан надел свой галстук и сюртук; шляпа, брошенная в саду, была найдена; пока Жан Вальжан облекался в свое платье, Фошлеван снял наколенник с колокольчиком и повесил его на стену рядом с ивовой корзинкой. Оба старика грелись, облокотившись на стол, куда Фошлеван поставил кусок сыра, ситный хлеб, бутылку вина и два стакана. Старик говорил Жану Вальжану: