Виктор Гюго - Отверженные

Торжественный голос продолжал:

— Requiem aeternam dona ei, Domine [48] Вечный покой даруй ему, Господи (лат.). .

— Et lux perpetua luceat ei [49] Да светит ему вечный свет (лат.). , - закончил детский голосок.

Он услышал на крышке, покрывавшей его, как бы тихий звук дождевых капель. Вероятно, кропили святой водой.

«Сейчас будет конец, — подумал он. — Еще немножко терпения. Священник удалится. Фошлеван уведет Метиенна в кабак. Меня оставят в покое. Потом Фошлеван вернется один, и я выберусь отсюда. Все это дело какого-нибудь часа, не больше».

— Requiescat in pace [50] Да почиет в мире (лат.). , - произнес мужской голос.

— Аминь, — проговорил ребенок.

Жан Вальжан напряг слух, и ему почудились как бы звуки удаляющихся шагов.

«Вот они и уходят, — подумал он. — Теперь я один».

Вдруг он услышал над головой шум, показавшийся ему раскатом грома.

Лопата земли упала на гроб. За ней другая.

Одну из дырочек, с помощью которых он дышал, залепило землей.

Третья лопата земли упала на гроб.

Затем четвертая.

Есть вещи, с которыми не совладать самому сильному человеку. Жан вальжан лишился чувств.

Вот что происходило над гробом, в котором лежал Жан Вальжан.

Когда катафалк удалился, когда священник с мальчиком сели в карету и уехали, Фошлеван, не спускавший глаз с могильщика, увидел, что тот наклоняется и берет свою лопату, воткнутую в кучу земли.

Тогда Фошлеван принял отчаянное решение. Он встал между могилой и могильщиком, сложил руки на груди и проговорил:

— Я плачу!

Могильщик оглядел его с изумлением:

— Что такое, крестьянин?

— Я плачу! — повторил Фошлеван.

— Да за что же?

— За вино.

— Какое такое вино?

— Аржантейльское.

— Какое еще аржантейльское?

— В трактире «Спелая айва».

— Ступай к черту! — отвечал могильщик. И снова кинул земли на гроб.

Гроб издал глухой звук. Фошлеван почувствовал, что зашатался и сам чуть не кинулся в яму. Он крикнул хриплым, удушливым голосом:

— Товарищ, пойдем-ка, пока еще не заперли кабак!

Могильщик захватил еще лопату земли.

— Я плачу, — снова начал Фошлеван и схватил могильщика за рукав. — Выслушайте меня, товарищ. Я монастырский могильщик, пришел помочь вам. Дело сделается и ночью. Сначала выпьем малую толику.

И, говоря это, цепляясь за эту отчаянную, упорную мысль, он печально размышлял про себя:

«А если он и согласится пить, еще вопрос: даст ли он себя подпоить?»

— Поселянин, — сказал могильщик, — если вы непременно настаиваете, я согласен. Мы выпьем. Только после работы, не раньше.

И он снова взмахнул лопатой, но Фошлеван остановил его:

— Винцо аржантейльское славное!

— Однако, — заметил могильщик, — вы настоящий звонарь. Динь-дон, динь-дон, только и слышно. Отстаньте.

Еще полная лопата земли.

В эту минуту Фошлеван дошел до того состояния, когда человек уже не знает, что говорит.

— Да пойдем же наконец, выпьем, — крикнул он, — говорят вам, что я плачу!

— Когда уложим ребеночка.

Третий ком земли полетел вниз.

Потом он воткнул лопату в землю и прибавил:

— Видите ли, нынче ночью будет холодно, и покойница закричит нам вслед, если мы так бросим ее без одеяла.

В эту минуту, набирая свою лопату, он наклонился, и карман его куртки раскрылся.

Растерянный взор Фошлевана машинально упал на этот карман и остановился на нем. Солнце еще не зашло; было достаточно светло, чтобы можно было различить что-то белое в глубине раскрытого кармана. Искра сверкнула в глазах пикардийского крестьянина. Ему пришла в голову мысль. Незаметно для могильщика, поглощенного своей работой, он запустил ему руку в карман и вытащил белый предмет, высовывавшийся оттуда.

Могильщик бросил на гроб четвертый ком земли. В эту минуту, когда он обернулся, чтобы захватить пятый, Фошлеван взглянул на него с невозмутимым спокойствием и проговорил:

— А кстати, при вас билет?

Могильщик остановился.

— Какой билет?

— Солнце уже почти зашло.

— Ладно, пусть себе надевает ночной колпак.

— Кладбищенские ворота закроются.

— Прекрасно, что же из того?

— Да есть ли у вас билет-то?

— А, билет? — догадался наконец могильщик и принялся шарить в кармане.

Порылся в одном кармане, потом в другом. Перешел затем к жилетным кармашкам, обыскал один, вывернул другой.

— Нет у меня билета, — проговорил он. — Должно быть, я где-то оставил его.

— Пятнадцать франков штрафа, — произнес Фошлеван. Могильщик позеленел; зеленый оттенок — бледность людей с землистым цветом лица.

— Ах! О господи, останови луну! — воскликнул он. — Пятнадцать Франков штрафа!

— Три монетки по сто су, — заметил Фошлеван.

Могильщик выронил из рук лопату. Теперь настала очередь Фошлевана действовать.

— Ну, ну, молодец, к чему отчаиваться. Дело не так еще плохо, чтооы лишать себя жизни и кидаться в могилу. Пятнадцать франков не бог есть что, да и нет надобности платить их. Я стреляный воробей, а вы из новичков. Я все эти штуки знаю. Хотите, дам дружеский совет. Одно ясно и несомненно: солнце заходит, оно уже касается купола Инвалидов и кладбище запрут минут через пять.

— Это правда, — вымолвил могильщик.

— За пять минут вам ни за что не завалить этой ямы, она чертовски глубокая, и вы не успеете выбраться отсюда до закрытия ворот.

— Совершенно верно.

— В таком случае, пятнадцать франков штрафа.

— Пятнадцать франков…

— Но вы успеете… Погодите, где вы живете?

— В двух шагах от заставы, четверть часа ходьбы отсюда. Улица Вожирар, номер восемьдесят семь.

— Успеете еще выбежать отсюда вовремя.

— Правда.

— Раз выбрались за решетку, бегите домой во весь дух, возьмите билет и возвращайтесь, кладбищенский сторож вам отворит. У вас билет будет при себе, значит, вы ничего не заплатите. И тогда зароете своего покойника. Я покуда постерегу его, чтоб не сбежал.

— Старик, я тебе обязан жизнью.

— Ступайте живей, — сказал Фошлеван.

Вне себя от радости, могильщик с силой потряс ему руку и удалился бегом.

Когда могильщик скрылся в чаще кустарника, Фошлеван подождал, пока шаги его совсем не заглохнут, потом нагнулся к могиле и прошептал:

— Господин Мадлен!

Ответа не было.

Фошлеван вздрогнул. Опрометью скатился он в яму, нагнулся к изголовью гроба и крикнул:

— Вы здесь?

Молчание в гробу.

Фошлеван не дышал от страха, дрожащими руками схватил клещи и молоток и отбил крышку гроба. Лицо Жана Вальжана показалось в полусвете, бледное, с закрытыми глазами.

У Фошлевана волосы встали дыбом. Он выпрямился во весь рост, потом вдруг прислонился к стенке ямы, чуть не свалившись на гроб. Он еще раз взглянул на Жана Вальжана.