Виктор Гюго - Отверженные

Честность большого сердца, претворенная в правосудие и истину, способна поражать, как гром.

Скажем мимоходом, что исторически Тацит не стоит выше Цезаря, он оставил за собой Тиберия. Цезарь и Тацит являются двумя феноменами, сменяющими друг друга, встречи которых таинственным образом не осуществляются благодаря вмешательству того, кто регулирует моменты входа и выхода векового сценария. Цезарь велик, и Тацит также велик; божество, оберегая обоих, не сталкивает их друг с другом. Поражая Цезаря, судья мог не соразмерить силы удара, и это было бы несправедливо. Бог не хотел этого. Великие войны Африки и Испании, уничтожение киликийских пиратов, насаждение цивилизации в Галлии, в Британии, в Германии, — вся эта слава покрывает собой Рубикон. Божественное правосудие проявило в этом известную деликатность, так как колебалось напустить на знаменитого узурпатора не менее знаменитого историка, щадя Цезаря, оно не столкнуло его с Тацитом и дало гению возможность проявить себя при смягченных обстоятельствах.

Ясно, что деспотизм остался деспотизмом, даже в том случае, когда деспот является гением. Знаменитые тираны содействуют растлению, но нравственная чума еще более отвратительна в правление бесчестных деспотов.

Ничто не прикрывает стыда во время их царствования, и люди, подобные Тациту и Ювеналу, созданные для того, чтобы подавать пример в присутствии всего рода человеческого, наделяют пощечинами все происходящие подлости и не получают на это возражений. В правление Вителлия {468} 468 Вителлий, Авл (12–69) — римский император с 69 г. (правил менее года), военачальник. Будучи в 69 г. командующим рейнскими легионами, был провозглашен солдатами императором и, разгромив армию Отона, вошел в Рим. Но уже через несколько месяцев императором был провозглашен Веспасиан, легионы которого победили армию Вителлия. Сам Вителлий был убит солдатами Веспасиана. Рим пахнет еще хуже, чем в правление Суллы. При Клавдии и Домициане {469} 469 Домициан, Тит Флавий (51–96) — римский император с 81 г. Вел завоевательные войны с целью расширения государства. Проводя самодержавную политику, систематически ограничивал влияние сената, опираясь на армию и провинции. Роскошные постройки и многочисленные праздничные игры привели в расстройство финансовую систему. Его правление отмечалось многочисленными процессами по обвинению в «оскорблении величия» и казнями. В результате одного из заговоров Домициан был убит и проклят сенатом. подлость соответствовала уродству тирана. Низменные инстинкты рабства являются прямым следствием деспотизма; униженная совесть граждан дышит смрадным дыханием, в котором чувствуется запах властителя. Людские сердца становятся ничтожными, совесть исчезает, души превращаются в клоповники; все Это было так при Каракалле {470} 470 Каракалла, (прозвище Марка Аврелия Севера Антонина) (186–217) — римский император с 211 г. В своей деятельности опирался на поддержку армии. В 212 г. издал эдикт о даровании римского гражданства всему населению Римской империи. Вел постоянные войны с целью расширения империи. Убит в результате заговора. и при Коммоде {471} 471 Коммод, Марк Аврелий Антонин (161–192) — римский император с 108 г. Отказался от агрессивной политики его предшественников, подавил многочисленные восстания в провинциях. В своем правлении всецело опирался на армию. Жестокая внутренняя политика, кровавые репрессии привели к серии заговоров, во время одного из которых Коммод был убит. . Все осталось таким же при Гелиогабале {472} 472 Гелиогабал (Элагабал) (прозвище Марка Аврелия Антонина) (204–222) — римский император с 218 г. Происходил из сирийской аристократии, был верховным жрецом бога солнца. Пытался сделать сирийского бога солнца универсальным государственным богом. Это опрометчивое решение, расточительный образ жизни, своеволие фаворитов быстро вызвали всеобщее недовольство, и Гелиогабал был убит в результате заговора. , тогда как в правление Цезаря из римского сената Исходит благоухание, подобное аромату высокого воздуха, в котором парят орлы.

Отсюда запоздалое появление Тацита и Ювенала. Толкователи появляются лишь тогда, когда все становится очевидным.

Но Ювенал и Тацит, подобно Исайе библейских времен и Данте времен Средневековья, являют собою образы единичного человеческого протеста. Мятеж и восстание — это массовое явление, которое порой бывает справедливым, а порой нет.

В более общих случаях мятеж вытекает из какого-нибудь материального события; восстание всегда является нравственным феноменом. Мятеж — это Мазаниэлло, восстание — это Спартак. В восстании все согласуется с идеей, с умом, а мятеж — только с желудком. «Гастер» приходит в ярость, но очевидно, что он не всегда является неправым. В вопросах голода мятеж в Бюзансе, например, имеет повод, являющийся правдивым, выстраданным и справедливым. Тем не менее мятеж остается мятежом. Почему же, будучи правым по существу, он был не прав формально? Отличаясь нелюдимостью, несмотря на свое право, будучи резким, несмотря на свою силу, мятеж бьет наудачу. Он двигается вперед, как слепой слон, давя все на своем пути, оставляя за собой трупы стариков, женщин и детей, неизвестно почему он проливает кровь безобидных и невинных людей. Дать народу средства пропитания является хорошей целью, но плохим средством для этого служат убийства. Все вооруженные протесты, даже наизаконнейшие из них, даже 10 августа и 14 июля, начинаются одним и тем же смятением. Перед тем как пробить дорогу праву, появляется много пены и суеты. С самого начала восстание является мятежом, так же как река возникает из потока. Но в естественном ходе вещей река вливается в океан и тогда называется революцией. Но иногда, сбегая с гор, возвышающихся над нравственным горизонтом, над справедливостью, мудростью, разумом и правом, неся в себе самый чистый снег идеалов, после длительных падений с утеса на утес, после того как в ее прозрачности уже отражалось небо, после того как сотни притоков влились в ее победное шествие, река революции вдруг теряется в какой-нибудь буржуазной рытвине, подобно Рейну, исчезающему в болоте.

Но все это касается прошлого, будущее устроится совсем иначе. Возможность всеобщего голосования прекрасна тем, что в принципе уничтожает мятеж, она лишает смысла всякую битву, будь то уличный бой или бойня на границах государств. Каково бы ни было наше «нынче», человеческое «завтра» станет носителем тишины и мира. Еще одна черта: буржуазия по преимуществу не умеет разбираться в вопросе о мятеже и восстании. Для нее это все грязный бунт — бунт собаки против хозяина, попытка укусить, за что надо наказывать собаку конурой и цепью. Для нее вся революция — это лай и рычание, продолжающееся до тех пор, пока, внезапно став огромной, голова собаки не превратится в голову льва. И вот, когда буржуазия вдруг увидит истинный львиный лик революции, она начинает кричать: «Да здравствует народ!»