Виктор Гюго - Отверженные

— Ах, боже мой! — беспомощно вздыхала мадам Гюшлу в грустном сознании своего полного бессилия ввиду этой толпы.

Боссюэт спустился навстречу Курфейраку Жоли высунулся в окно и насмешливо крикнул:

— Курфейрак, что ж ты не взял зонтика? Смотри, насморк схватишь!

Между тем в несколько минут из оконных решеток нижнего этажа кабака были выломаны все железные полосы, а уличная мостовая разобрана на протяжении нескольких десятков шагов. Гаврош и Багорель захватили и опрокинули телегу, на которой везли три бочонка с известью с завода Ансо, и, поставив их вместо устоев, навалили на них груды булыжника. К этим бочонкам были присоединены все пустые бочки, которые Анжолрас извлек из подвала мадам Гюшлу. Фейи своими нежными руками, привыкшими разрисовывать тонкие пластинки вееров, подпер сваленные тут же телегу и бочки двумя громадными грудами щебня, неизвестно откуда взятого. На бочки были положены балки, сорванные с фасада соседнего дома. Когда Курфейрак и Боссюэт оглянулись, уже половина улицы была загорожена баррикадой выше человеческого роста.

Матлотта и Жиблотта принялись помогать работавшим. Жиблотта сновала взад и вперед, таская в своем переднике кучи щебня. В вечном изнеможении она с таким же сонным видом помогала строить баррикаду, с каким подавала посетителям вино.

В конце улицы проезжал омнибус, запряженный парой белых лошадей. Боссюэт перескочил через груды камней, остановил омнибус, заставил пассажиров выйти из него, причем сам помогал дамам, прогнал кучера и, взяв лошадей под уздцы, вернулся с омнибусом к баррикаде.

— Омнибусам не разрешается проезжать мимо «Коринфа», — сказал он и тут же для чего-то повторил эти слова по-латыни: — Non licet omnibus adiré Corinthum [104] Не дозволено всем входить в Коринф (лат.). .

Минуту спустя распряженные лошади брели на свободе по улице Мондетур, не зная, куда им направиться, а опрокинутый набок омнибус довершил собой баррикаду.

Растерявшаяся мадам Гюшлу укрылась на верхнем этаже. Она смотрела вокруг себя мутным, блуждающим взглядом, но ничего не видела. Казалось, крики ужаса застревали у нее в горле.

— Светопреставление! — шептали ее запекшиеся губы.

Жоли влепил поцелуй в толстую, красную и морщинистую шею мадам Гюшлу и сказал Грантэру:

— Знаешь что, мой друг, я всегда считал самым деликатным предметом шею женщины.

Грантэр в это время достиг высшей степени восторженности. Когда Матлотта вернулась наверх, он схватил ее за талию и отпускал в окно громкие раскаты хохота.

— Матлотта безобразна! — кричал он вперемежку со взрывами оглушительного смеха. — Матлотта — идеал безобразия! Матлотта — химера! Я расскажу вам тайну ее происхождения. Некий готический Пигмалион, делавший водосточные трубы, в один прекрасный день влюбился в самую дурную из них. Он умолил Амура одушевить ее, последствием этого одушевления и явилась Матлотта. Взгляните на нее, граждане! Волосы у нее цвета хромокислой соли свинца, как у возлюбленной Тициана {488} 488 Тициан (ок. 1476/77 или 1489/90-1576) — великий итальянский художник. … Но она девушка хорошая. Ручаюсь вам головой, что она будет отлично драться. В каждой хорошей девушке сидит герой. Что же касается тетки Гюшлу, то она настоящий воин. Посмотрите, какие у нее усы! Она получила их в наследство от своего мужа. Вообще, она чистый гусар. Она тоже будет превосходно драться. Вдвоем с Матлоттой они наведут ужас на всю окрестность… Впрочем, все это не важно. Господа, отец всегда презирал меня за то, что я ничего не мог понять из математики. Действительно, я понимаю только любовь и свободу. Я — Грантэр-Паинька. Не имея никогда денег, я и не привык к ним, поэтому никогда и не ощущал в них недостатка. Но если бы я был богат, вот бы чудес-то я натворил!.. О, как бы все шло хорошо на свете, если бы добрые сердца находились в союзе с туго набитыми кошельками! Представьте себе какого-нибудь добряка с состоянием Ротшильда!.. Матлотта, поцелуй меня! Ты страстна и застенчива! Твои щечки вызывают поцелуй сестры, а твои губки — поцелуй любовника!

— Да замолчи же ты наконец, пьяница! — перебил Курфейрак.

— Я — капитул и распорядитель игр в честь Флоры! — с достоинством возразил Грантэр.

Анжолрас, стоя с ружьем в руках на гребне баррикады, поднял свое прекрасное суровое лицо. Как известно, Анжолрас соединял в себе свойства спартанца и пуританина. Он был способен умереть вместе с Леонидом в Фермопилах и вместе с Кромвелем сжечь Дрогеду {489} 489 …вместе с Кромвелем сжечь Дрогеду… — В 1649 году Кромвель высадился в Ирландии и осадил крепость Дрогеда. После того как его предложение сдаться в обмен на помилование было отвергнуто, он штурмом взял крепость, причем гарнизон ее был почти полностью перебит — из 3 тысяч человек осталось в живых не более 30. Эта жестокость отрезвляюще подействовала на других, и впоследствии многие крепости сдавались без боя. .

— Грантэр! — крикнул он. — Ступай куда-нибудь подальше выпускать свои винные пары.

Эти гневные слова произвели очень странное действие на Грантэра. Точно ему плеснули прямо в лицо стакан холодной воды. Вдруг, как бы протрезвившись, он сел, облокотился на столик возле окна, взглянул с невыразимой мягкостью на Анжолраса и сказал:

— Позволь мне здесь проспаться.

— Ступай спать в другое место! — возразил Анжолрас.

Но Грантэр, не сводя с него мутных и нежных глаз, проговорил:

— Не мешай мне спать здесь, пока я не умру.

— Грантэр, — продолжал Анжолрас, окинув его презрительным взглядом, — ты не способен ни веровать, ни мыслить, ни хотеть, ни жить, ни умереть.

— Увидишь, так ли это! — серьезно ответил ему Грантэр.

Он пробормотал еще несколько бессвязных слов, потом голова его грузно опустилась на стол и, как это часто бывает во второй фазе опьянения, в которую так грубо и круто толкнул его Анжолрас, — он тотчас же крепко заснул.

Будучи в восторге от баррикады, Багорель громогласно умилялся:

— Вот как мы вырядили улицу! Любо смотреть!

Курфейрак, растаскивая понемногу кабак, пытался утешать вдову Гюшлу.

— Тетушка Гюшлу, — говорил он, — вы, кажется, недавно жаловались, что против вас затеяли судебное преследование за то, что Жиблотта вытрясала из окна ваш предпостельный коврик?

— Да, да, это верно, добрейший господин Курфейрак, — отвечала кабатчица. — Ах, боже мой! Неужели вы хотите употребить в ваше ужасное дело и этот стол?.. Да, не только за ковер, но с меня хотят взыскать и за один цветочный горшочек, который свалился из окна мансарды на улицу. Правительство стянуло с меня за это сто франков штрафа. Разве это не безобразие, а?

— Само собой разумеется, что безобразие, тетушка Гюшлу. Вот мы и хотим отомстить за вас.