Виктор Гюго - Отверженные

Помимо этой лазейки, которую Фолар на своем стратегическом языке назвал бы «коленом траншеи», да отверстия для вылазки в улице Шанврери, внутренность баррикады с ее острым выступом, образуемым зданием кабака, представляла неправильный, со всех сторон замкнутый четырехугольник. Между большой баррикадой и высокими домами в глубине улицы был промежуток, шагов в двадцать ширины, не более, так что, можно сказать, баррикада почти примыкала к домам, которые хотя и были обитаемы, но двери и окна их были наглухо заперты.

Вся работа по сооружению баррикады совершилась в какой-нибудь час; горсть бунтовщиков не была отвлечена появлением ни одной лохматой шапки или штыка. Немногие буржуа, рискнувшие пройти по охваченной мятежом улице Сен-Дени, ускоряли шаги, лишь только взгляд их встречал баррикаду в улице Шанврери.

Когда обе баррикады были окончены и над ними водрузили красное знамя, из кабака вытащили стол, на который взобрался Курфейрак. Анжолрас принес квадратный сундучок, и Курфейрак открыл его; оказалось, что этот сундучок наполнен патронами. Вид этих маленьких орудий смерти заставил вздрогнуть сердца даже самых храбрых из окружающих и вызвал момент безмолвия. Один Курфейрак улыбался, раздавая патроны.

Барабанный бой сбора, разносившийся по всему Парижу, все еще не смолкал, но своей монотонностью он понемногу превратился в шум, к которому слух быстро привык, так что никто не стал обращать на него внимания. Шум этот с его зловещими раскатами то приближался, то удалялся.

После того как ружья и карабины восставших на улице Шанврери были заряжены, Анжолрас расставил трех часовых вне баррикады: в конце улице Шанврери, на улице Прешер и на улице Петит-Трюандери. Затем, когда баррикады были воздвигнуты, ружья заряжены, часовые расставлены, восставшие укрепились на этих улицах, по которым никто посторонний уже не проходил, окруженные безмолвными, точно вымершими домами, ни одним звуком не выдававшими присутствия в них живых людей, окутанные сгущающимися сумерками, застывшие в безмолвии, в котором чувствовалось приближение чего-то страшного, трагического, одинокие, вооруженные, спокойные, полные решимости, — революционеры ждали неизбежного.

Что делали эти люди в последние спокойные часы? Раз мы взялись описывать во всех подробностях это историческое событие, то должны ответить и на этот вопрос.

В то время как часовые с оружием в руках охраняли баррикаду, в то время как Анжолрас, которого ничем нельзя было развлечь, наблюдал за часовыми, — в это самое время Комбферр, Курфейрак, Жан Прувер, Фейи, Боссюэт, Жоли, Багорель и некоторые другие собрались вместе, как в самые мирные дни своего студенческого времени, и в углу кабака, превращенного в каземат, в двух шагах от воздвигнутого ими редута, прислонив свои заряженные карабины к спинкам своих стульев, эти молодые люди, в виду грозной смерти, глядевшей им в глаза, весело декламировали большей частью любовные стихи.

Час, место, воспоминания юности, звезды, начинавшие мерцать на сумрачном небе, могильное безмолвие пустынных улиц, окружавших кабак, неизбежность надвигавшихся неумолимых событий, — все это вместе взятое придавало что-то особенное этим стихам, нашептываемым вполголоса в сумерках Жаном Прувером, этим нежным поэтом.

Между тем на малой баррикаде зажгли плошку, а на большой — один из тех восковых факелов, которые можно видеть во время карнавала впереди экипажей, наполненных людьми в масках и направляющихся в Куртиль. Эти факелы, как мы говорили раньше, были добыты в Сент-Антуанском предместье.

Факел был установлен посреди нескольких камней из мостовой, расположенных в виде клетки, одна сторона которой оставалась открытой. Таким образом факел был защищен от ветра, и вместе с тем весь его свет падал на знамя. Улица и сама баррикада были погружены во мрак, виднелось только одно красное знамя, зловеще озаренное точно громадным потайным фонарем.