Роберт Стоун - В зеркалах

В прохладном сумраке эллинга в Алжире он остановился, размышляя, не заглянуть ли в один из баров у начала Канал-стрит — нет ли там Джеральдины. Но он и так опаздывал. А если он и найдет ее там — он от всего сердца надеялся, что этого не случится, — что тогда? Он повернулся и пошел по Канал-стрит к универмагу Торнейла.

В вестибюле БСША толпились оживленные репортеры: их попросили не забыть свои беджи с фамилиями, и они, ни о чем не расспрашивая, предвкушали интересные события. Между ними расхаживал один из секретарей, предлагая кофе и раздавая цветные пресс-релизы. Большинство представителей прессы приехали в город еще несколько дней тому назад и все это время знакомились с общей картиной, томясь в собственном соку, — ветер, по-видимому, вдохнул в них новую жизнь. Подручные Бингемона кидали камешки во все подходящие колодцы: Крайний Юг закипает вокруг Мэтью Бингемона и БСША. Это сообщение привело сюда богатый ассортимент журналистов со всей страны и из-за границы. Рыжий детина из «Вокс мехикана» в дорогом рисованном галстуке, объяснявшийся на техасском жаргоне, показывал всем желающим свой японский магнитофон; глаза трагической пары из «Ажанс-пресс» источали экзистенциальное отчаяние. Муж, мелкий, жуликоватый, напудренный, расхаживал с презрительным и в то же время алчным видом, а жена в очках со стальной оправой, оседлавших тонкий острый нос, чопорно сидя в зеленом пластиковом кресле, читала комиксы «Капитан Америка» и делала заметки в блокноте. Низенький голубоватого вида англичанин жужжал осой из-под рыжих с проседью усов, а зловещий субъект в двубортном пиджаке, с синим подбородком и как будто бы сеткой на волосах, униженно стрелял сигареты.

Кроме них было еще несколько загорелых корреспондентов-австралийцев, представлявших неведомые края, угрюмый негр с кольцом Колумбийского университета на пальце и корреспондент «Крисчен сайенс монитор», который грыз яблоко. Все они понравились Рейнхарту.

Он с некоторым сожалением прошел через внутреннюю дверь и обнаружил, что все сотрудники станции бродят по коридорам, переговариваясь праздничными голосами; сразу же за дверью стояли два «солдата Возрождения» и смотрели сквозь муслиновую занавеску, точно два стража у подъемного моста рыцарского замка.

— С первого взгляда ясно, что все они коммунисты, — говорил один.

— У этих умников из Нью-Йорка и Нью-Джерси, — сообщил ему другой, — сто ответов на каждый вопрос, и все сто неправильные.

В студии «Б» Ирвинг читал «Гимн Лейбовицу» [91] «А Canticle for Leibowitz» (1960) — научно-фантастический роман Уолтера Миллера-мл., классика жанра постапокалиптики, лауреат премии «Хьюго»; действие книги разворачивается после атомной войны. По-русски известен также под названиями «Гимн Лейбовичу», «Страсти по Лейбовицу» и др. .

— Чудненько, — сказал он, когда Рейнхарт вошел в студию. — Ну как, готов для Юбилейной Ночи?

— Конечно, — сказал Рейнхарт. — А ты идешь?

— Что делать? Кто-то же должен держать микрофон. Кроме того, один мой преподаватель хочет, чтобы я рассказал ему все в подробностях, потому что сам он боится пойти. А потом я думаю написать об этом репортаж и разбогатеть — чем я хуже остальных? Анонимно.

— Будет интересно прочесть твой репортаж, — сказал Рейнхарт.

— У них сейчас заседание в кабинете Бингемона. Адмиралы, Джимми Снайп и вся братия. Нунен сказал, что ты там тоже требуешься.

— Я знаю, — сказал Рейнхарт, закуривая сигарету. — Я знаю, я знаю.

Он вышел и в коридоре столкнулся с Фарли, который расстроенно отряхивал манжеты. На нем был серый шерстяной костюм с пасторским воротником.

— Ваше преподобие, — сказал ему Рейнхарт, — вы становитесь все ординарнее. За такое одеяние вас могут арестовать.

— А, брось! — сказал Фарли. Он был откровенно встревожен.

— Как будто дело дошло до дела?

— Как будто.

Они вместе пошли к кабинету Бингемона.

— Черт подери, — продолжал Фарли, — в такой штуке я еще не участвовал. Откровенно говоря, я слегка… ну, ты понимаешь.

— Слегка струсил.

— Да нет. Что зал, что стадион — мне все едино. Но вот репортеры мне не нравятся, старик. Очень не нравятся. — Он понизил голос. — А проклятые телевизионные камеры нравятся и того меньше. Я ведь подряжался выступать по радио, так? А это слишком уж изобразительно, пойми меня правильно.

— Меня немножко удивляет, что такой всезнайка, как он, вообще решил тебя выпустить. Кем мы ему тебя отрекомендовали?

— О, он наводил обо мне справки. По-моему, он пришел к заключению, что я актер и порядочный человек с некоторой склонностью к авантюрам. Самое смешное, что он даже не подозревает, насколько он близок к истине.

— Конечно не подозревает, — сказал Рейнхарт. — Ну, во всяком случае, передача будет не на всю страну. И риск для тебя не так уж велик.

— Ах, Рейнхарт, — сказал Фарли печально. — Риск всегда одинаков, мой милый… И сегодня мне надо пришипиться. Такого рода внимание мне ни к чему.

— Ну, ты можешь встать на колени спиной к трибунам, а я встану позади тебя. Или не снимай шляпы и сразу же нахлобучивай ее на глаза, как только увидишь камеру.

— Брось. Тут ничего смешного нет.

— Верно, — сказал Рейнхарт. — Ну мы что-нибудь придумаем, чтобы тебя не разоблачили. Увидимся у Бингемона.

Фарли пошел дальше по коридору. Рейнхарт остановился у директорского кабинета и нажал кнопку звонка. Его впустил Джек Нунен — он был красен, и от него несло виски. На черном письменном столе перед ним лежала книжечка бумажных спичек. Он старательно разрывал каждую спичку вдоль и бросал половинки в корзину.

— Черт, — сказал он. — Это та еще штука, Рейнхарт. Хотел бы я сегодня быть на вашем месте.

Рейнхарт, присев на край стола, следил, как спички мелькают над краем корзины.

— Да ну?

Нунен поглядел на него и рассмеялся слишком уж добродушно.

— И что же это значит? Что вы меня насквозь видите? И что я вам очки втираю? — Он неуклюже встал и хлопнул Рейнхарта по спине. — Может быть, и так, детка, может быть, и так. Но вот он… — Нунен сделал неопределенный жест в сторону кабинета Бингемона. — Сегодня с ним не очень-то просто ладить. И вообще, с ним стало трудно ладить с тех пор, как мы начали готовить эту штуку.

— По-моему, я ни разу не видел, чтобы он срывал зло на ком-нибудь, — сказал Рейнхарт.

— Ну… в этом смысле — нет. Голову он тебе не отвинчивает. — Рука Нунена оставила на полированной поверхности стола влажный отпечаток. — Но у него всегда такой вид, что он ее вот-вот отвинтит, понимаете? А если что-нибудь идет не так, как ему бы хотелось, то он тебя ненавидит смертельной ненавистью.

— Угу, — сказал Рейнхарт. — Я знаю.

— Нет, не знаете, — угрюмо сказал Нунен. — Впрочем, этот вечер все искупит. После него мы засветимся на всю страну. И все пойдет по-другому. — Он стоял перед Рейнхартом, потирая костяшки пальцев, и на его лице было написано упоение собственным страхом. — Кое-кого из тех, кто был тут, больше тут не будет. А те, кто сейчас у подножья лестницы, может быть… — Он взмахнул рукой, как фокусник, манипулирующий шелковым платком. — Окажутся на самом верху.