Роберт Стоун - В зеркалах

С. Б. Протуэйт выехал на асфальт медленно, но с каждой секундой набирая скорость. Он вел машину к воротам под углом градусов шестьдесят.

Из ворот выбежали оркестранты в синей форме и стремглав кинулись к своим машинам. Из-за стадиона вылетел еще один мотоцикл и тоже въехал на поле. Рейни не мог разобрать, что там происходит.

— Ох, трахали меня и трахали, — сказал С. Б. Протуэйт. — Трахали, как какого-нибудь филиппинца. Занесло Протуэйта, они говорили — как будто это болезнь. Калвин Минноу, этот плосконосый. Выгнал меня ради пластмассы на улицу и думал, я еще кланяться буду.

В свободной руке С. Б. держал фотографию чего-то похожего на маленький товарный двор железной дороги. Он помахал ею перед лицом Рейни:

— Снес к чертям, а все из жадности.

Взвыла сирена стоявшей позади них полицейской машины. Охранники у ворот увидели приближающийся грузовичок Протуэйта, но не встревожились. Утилитарная форма машины и красный сигнальный флажок сообщали ей полуофициальный вид — охранники приняли ее за подкрепление. Только у самой стены С. Б. Протуэйт резко повернул в ворота и нажал на газ. Одновременно он дернул за шнурок, сдвигая брезентовый верх, чтобы открыть свой лозунг.

— О-го-го-го! — крикнул С. Б. Его нижние зубы свирепо впились в верхнюю губу.

Люди кричали на Рейнхарта.

— Начинай! — кричали они. — Говори!

Доски эстрады в нескольких шагах от него треснули, в яркой краске появилась черная дыра и белая рана.

— Нет, — сказал Рейнхарт. — Музыка.

— Бог и родина! — кричали из шатра. — Бог и родина!

«А! — подумал Рейнхарт. — Это и я могу сделать. Это и я умею».

Он схватил микрофон с самоуверенной улыбкой.

— Братья американцы! — заревел он. — Обсудим американский путь!

Рейнхарту показалось, что трибуны почтительно затихли, и, ободренный этим, он продолжал.

— Американский путь — это невинность, — объявил Рейнхарт. — В любой ситуации мы должны и будем проявлять такую грозную и необъятную невинность, что весь мир от нее съежится. Американская невинность поднимется могучими клубами паров к благоуханию небес и поразит все страны.

Патриоты! Наши легионы не такие, как у других. Мы не извращенцы с гнилыми мозгами, как англичане. Мы не жалкая мразь, как французы. Мы не психи, как немцы. Мы не хвастливые маньяки, как итальяшки.

Напротив, наши глаза — самые ясные из всех глаз, глядящих на нынешний мир. Говорю вам: под пристальным широким взором наших голубых глаз коварные правители иностранных орд теряются, как наглые язычники перед просвещенным Моисеем.

И что бы они ни говорили, американцы, помните одно: мы парни что надо! Кто еще может сказать так? Никто! Никто другой так сказать не может: мы парни что надо. Только в Америке люди могут сказать: мы парни что надо, — и я хочу, чтобы вы все сказали это вместе со мной.

Мы парни что надо! — закричал Рейнхарт, взмахнув рукой.

Кто-то на трибунах выстрелил из пистолета.

— Американцы, — продолжал Рейнхарт, — наши плечи широкие и потные, но дыхание наше свежо. Когда ваш американский солдат, сражающийся сегодня, бросает напалмовую бомбу на кучку тарабарящих косоглазых, это бомба с сердцем. В сердце этой бомбы таинственно, но реально присутствует толстая старая дама, которая держит путь на Всемирную выставку. Дама столь же невинна, сколь толста и по-матерински любвеобильна. Эта дама — сила нашей страны. Невинность этой дамы — дай ей полную свободу — обезлиствит все леса тропиков. Эта дама — бич ниггеров! Эта дама — пагуба косоглазых! Ворожите с этой дамой, и метисы, гибриды, хорваты и прочие такие лица просто исчезнут. Столкнувшись с ней, австралийские аборигены валятся с ног и умирают. Латиносы давятся своими наглыми ухмылками. Япошки выпускают себе кишки, извилистые цыганские мозги превращаются в жевательную резинку. Эта дама — Колумбия, друзья мои. Всякий раз, когда она говорит своей маленькой дочке, что Иисус пил газированный виноградный сок, где-то в мире еврей подносит дрожащие серые пальцы к своему лживому горлу и падает замертво.

Опасность, патриоты! Послушайте о характере угрозы! Они хотят снять эту толстую старую женщину с междугородного автобуса. Орлы, она может не доехать до Всемирной выставки. На одном из темных полей Республики, на арбузной грядке притаился, оскалившись, негр с чудовищно раздутым членом. Он непристойно гол, на нем только каска с красной звездой. Он терпеливо ждет, когда мимо проедет автобус дамы. Когда автобус подъедет, он бросится к нему, распаленный такой похотью, что белый человек может только созерцать прыщ на заднице этой похоти.

Автобус дамы приближается. Исчадие зашевелилось. О, ужас! О, американцы — ужас!

Его дыхание плавит стекла, за которыми она сидит; по ее толстому рту бродит толстая улыбка. В голове у нее только одна мысль, и вот какая: «Красивее всего Айова в мае».

Рейнхарт сделал паузу, чтобы всхлипнуть, и всхлип отдался эхом на трибунах.

— Сердце разрывается. Только одна мысль у нее в голове. Красивее всего Айова в мае.

А Черный отпаривает окно ее автобуса, и он хочет ее, родные. Он хочет вытащить ее из комфортабельного креслица и заебать до смерти на горячем гудроне шоссе.

Если он сделает это, друг, небо просыпется бородатыми мужиками. Великие озера обернутся маленькими коричневыми людишками. Наши военные ребята станут педерастами и украсят волосы блестками, и больше не будет напалмовых бомб, американцы! Угроза — внутренняя. Это жуткая угроза. Помогите. Они расправятся с дамой. Не будет для нее Всемирной выставки. О, ужас! Помогите. Красивее всего Айова в мае. Помогите.

Рейнхарт прижал ладонь ко лбу, но ничего под ней не ощутил.

Когда на них обрушилась полуденная яркость прожекторов на стадионе, Рейни весь подобрался и уцепился за сиденье. Охранники перед воротами в последнюю секунду бросились в сторону, но правое крыло зацепило одного из них и с силой ударило о зеленую железную дверь. Двадцать бежавших мушкетоносцев расступились перед ними, как колосья пшеницы.

Рейни пытался поджать ноги; он поглядел вниз и увидел, что урна, в которой покоился прах Мэвис Протуэйт, стоит на грубо сколоченном ящике с надписью: «Динамит». Кроме этого слова на крышке было написано: «С величайшей осторожностью».

— Черт подери! — кричал старик. — Сейчас вы поджаритесь, шакалы!

Пронзительная зелень поля вертелась перед ними волчком, всюду бегали люди. На трибунах дрались.

— Динамит, — сказал Рейни. — У вас в машине динамит.

— Единственный способ, — объяснил ему С. Б. Протуэйт.

Грузовик несся между двумя рядами столиков, отгороженных сеткой, из-под колес летели комья земли. Два коротко остриженных подростка бежали перед ними, размахивая топорищами. Рейни увидел вопящих мужчин в смокингах — их манишки багровели.