Никола Ретиф де ла Бретонн - Южное открытие, произведенное летающим человеком, или Французский Дедал

Таким образом, осуществляемый согласно проекту земельный передел не приводит к абсолютному уравнению в землевладении и не ликвидирует феодальной системы. Неудивительно поэтому, что в проекте, несмотря на этот передел, изложен целый ряд мероприятий, имеющих целью смягчить пагубные следствия как сеньоральной системы, так и крупного землевладения. Прежде всего, фактическое владение, даже условное, приравнивается к собственности, если собственник не будет в течение двадцати лет предъявлять своих прав, после чего он может домогаться лишь половины своей прежней собственности. Право собственности теряется также, если оно противоречит общественным интересам. Под угрозой утраты своего права собственности собственник обязан, за некоторыми исключениями, подчиняться в области обработки земли общим, установленным в местности правилам, не имеет права отгораживать свою землю после урожая, не имеет права оставлять землю необработанной, если только не сумеет найти арендаторов, или же отводить свои земли под лес. Особенно легко утрачивается, в случае небрежности и необработки земли, право собственности, приобретенное покупкой. Одновременно ограничивается свобода завещаний, причем наследниками объявляются в первую очередь все дети, как законные, так и незаконные. В проекте предусматривается также восстановление еврейского „юбилея“ — через каждые пятьдесят лет должен производиться новый земельный передел, восстанавливающий первоначальное положение, причем граждане, продавшие свои участки, вновь получают свои наделы, если только, по состоянию своих дел, не предпочитают плату за них деньгами. При этом естественно возникает вопрос об избыточном населении. Проект разрешает этот вопрос в смысле эмиграции избыточной молодежи в колонии.

Как можно сразу заметить, при первом же ознакомлении с этим проектом, он примыкает по своим общим установкам к идеям столь широко распространенной в XVIII столетии эгалитаристической школы. Известна популярность лозунга аграрного закона в эпоху французской революции. Однако уже и в предреволюционной литературе, и в литературе того же 1789 года мы находим пропаганду идей более или менее последовательного аграрного передела, в частности, в произведениях основателя „Социального клуба“ аббата Фоше и будущего вождя „заговора равных“, Бабёфа. Еще за два года до „Тесмографа“, в 1787 г., появился в свет известный эгалитаристический проект Госселена, в котором автор подробно развивал план уравнения земельных наделов путем распределения пустопорожних и заброшенных земель, земель духовенства и королевских доменов, а также путем выкупа и равного раздела владений частных лиц. Среди подобного рода проектов „аграрного закона“ „Тесмограф“ не принадлежит даже к числу наиболее последовательных и радикальных, поскольку не предусматривает полной ликвидации феодального землевладения и сеньорального порядка.

И все же „Тесмограф“ представляет весьма значительный интерес для истории общественной мысли эпохи революции. Изложенная в „Тесмографе“ идея земельного передела вместе с такими требованиями, как требования принудительной сдачи в аренду и обработки пустопорожних земель, запрещения отведения земель под лес, запрещения огораживания и т. п., — бесспорно, не абстрактные литературные рассуждения, а непосредственное отражение настроений и чаяний французского крестьянства конца старого режима, с жизнью и положением которого Ретиф, сам выходец из деревни, был так хорошо знаком и горести и невзгоды которого он так глубоко чувствовал и переживал.

Если подвести теперь итог всем общественным проектам и планам Ретифа, то станет совершенно ясным их преимущественно „крестьянское“ происхождение. В этом смысле „крестьянского“ писателя Ретифа можно сравнить с сельским кюре Жаном Мелье, выразившим в начале века в своем „Завещании“ все горести и невзгоды крестьянства. Но между Мелье, писавшим свое „Завещание“ в начале XVIII столетия, и Ретифом, излагавшим свои проекты накануне революции, лежит целый исторический период, период быстрого развития капитализма в деревне, ускорения, и углубления дифференциации крестьянства. „Завещание“ Мелье отражает положение обнищалой французской деревни в период глубокого упадка, последовавший за внешне блестящей эпохой Людовика XIV. Произведения же Ретифа отражают положение французской деревни кануна 1789 г., деревни, переживающей период относительного экономического подъема, но испытывающей гнет феодальной реакции, дифференцированной и полной уже внутренних антагонизмов, ставшей вскоре ареной грандиозной аграрной революции.

В то же время, однако, Ретиф был хорошо знаком на собственном жизненном опыте и с положением плебейских масс города. Поэтому как в области художественного творчества он являлся, по собственному определению, не только бытописателем крестьян, но и бытописателем парижских предместий, так и в своих общественных проектах он в известной мере отражал настроения и плебейских масс города, что еще более усиливало его антикапиталистическую критику.

Остается сказать лишь несколько слов об отношении Ретифа к грандиозной социальной революции, свидетелем которой ему довелось стать в конце своей жизни. Революцию эту он предвидел и предчувствовал. И еще до 1789 г. ярко проявляется его двоякое, казалось бы — противоречивое, отношение к грядущим революционным боям. С одной стороны, он с затаенной надеждой ожидает грандиозного социального переворота и, прежде всего, аграрной революции. „Она придет, быть может, — пишет он, например, еще в 1781 г., — (и я желаю ее, несмотря на бедствия, которые будут ее сопровождать…). Она придет, быть может, эта страшная революция, когда полезный человек почувствует свое значение… когда земледелец скажет сеньору: „Я кормлю тебя, я представляю собой больше, чем ты, богатый, бесполезный человек; подчинись мне или умирай с голода“; когда сапожник будет смеяться в лицо франтику, умоляющему обуть его, и заставит его говорить: „Монсиньор сапожник, умоляю вас, сделайте мне башмаки, и я вам хорошо заплачу“. — „Нет, ходи босым: я работаю теперь лишь на того, кто может доставить мне хлеб, одежду, материю, вино и пр.“ [13] „Les Contemporaines“, t. II, Leipsick 1781, p. 391—392. . С другой стороны, накануне грозных событий он снова предсказывает революцию, но не с энтузиазмом, а, наоборот, с крайней враждебностью, „донося“ о ней властям. Он предупреждает „философов“ быть настороже, чтобы то, что они считают лучшим, не стало худшим. „А вы, должностные лица, будьте еще более настороже! Готовится роковая революция! Распространяется дух неподчинения! Он скрытно клокочет в самом низшем классе!“ [14] „Les Nuits de Paris“, t. IV, Londres 1788, p. 1487—1489. . „Послушайте, — обращается он к знатным, — голос плебея, который все слышит, который живет с народом и знает его самые сокровенные думы: брожение существует и растет, противоречия между правящими властями его поощряют. Предупредите его! Восстановите добрый порядок, субординацию!“ А своих „дорогих сограждан“ он призывает дрожать перед анархией и объединиться вокруг трона [15] Ibid., t. VII, Londres 1789, p. 2978—2979. . И в то же самое время он не только обвиняет знатных в несправедливости, жадности, скандальном эгоизме, но и угрожает общественным верхам войною жаков [16] „Les Nuits de Paris“, t. VII, Londres 1788, p. 2908—2909. .