Скиталец - Кандалы

— Не только кончил, но еще и в Париж хотели послать меня совершенствоваться на казенный счет.

— За чем же дело стало?

— А за тем, что оставил этот вопрос открытым. Как раз призвали меня врачом на войну, а теперь в деревню потянуло…

— Значит, предпочел дело земского врача?

— Да ведь ты же сам говоришь, что «в годину бед, нужды и горя не время в шахматы играть, красу небес, долин и моря и ласки милой воспевать!» На скрипке я тогда заиграю, когда… Послушай-ка, дядя-то наш — Лаврентий — дома?

— Конечно, нет! В поле все, жнитво кончается, вечером зайдем к нему… Умный мужик дядя Лаврентий! Говорит мало, особняком держится, но видно, что когда-нибудь его… Читает много!

Они вышли в проулок, к спуску от листратовских домов, откуда внезапно открылась вдали безграничная ширь Волги, убывавшей после половодья.

Вода сбыла. На горизонте чуть виден был сумрачный Бурлак. Волга величаво плыла, блестящая, как сталь.

Утреннее солнце золотило нежнорозовые облака, причудливо таявшие в глубокой вышине прозрачного неба. Побледневший серп луны еще виднелся высоко между белоснежных облаков. Воздух, напоенный утренней прохладой, был чист и свеж.

Внизу, над Постепком, слышалось не то пение, не то плач женского голоса; под большим раскидистым деревом на берегу у воды сидела женщина в желтом платочке и плакала нараспев, как плачут по покойникам.

— Это Иваниха вопит! — спокойно сказал Вова. — У нее утонул в половодье десятилетний сын, тело-то так и не нашли — унесло водой! Она каждое утро на заре выходит на речку и вопит: старинный обычай, уцелевший в народе с древних времен.

доносились певучие, надрывающие душу вопли.

— Ну, пойдем, не будем ей мешать!.. Способный был мальчишка, на ученических спектаклях наших актером выступал!

Когда братья вошли в маленькую комнату библиотеки, в задней половине листратовского дома, там уже ждали «приема» несколько читателей: впереди всех в очереди стояли Иван Листратов и мальчик лет двенадцати, с белокурой головой, остриженной в кружало.

Вовка тотчас же сел за стол, отделенный от публики перилами. Вукол сел на стул поодаль.

Мальчик протянул прочитанную им маленькую книжечку. Учитель развернул ее.

— Песни Кольцова! — вслух прочитал он заглавие книги. — Ну, что? Понравилось тебе?

— Нет! — твердо ответил маленький читатель.

— Почему?

— Нескладно написано.

— Как нескладно? — библиотекарь раскрыл и прочел вслух первые попавшиеся на глаза строки:

— Разве это нескладно?

— А как же? Конешно, нескладно! — стоял на своем читатель. — Оно ничего, интересно, только я страсть как люблю, когда один конец строчки с другим складно выходит — а тут не выходит складно-то! Ни окладу, ни ладу!

Вовка, улыбаясь, взглянул на Вукола.

— Мне кажется — он говорит о рифмах, рифмы любит! — подсказал Вукол.

— Ах, вот что! это правда, у нас весь народ такой, любит афоризмы в рифму сказать! Есть такие, что только одними рифмами говорят!.. Ну, ладно, дам я тебе и такую книгу, где все будет складно!.. «Конек-горбунок» читал?

— Нет.

— Ha-ко, почитай!

И, глядя вслед уходившему любителю рифм, сказал:

— Что из него выйдет? Может быть — поэт?

— А у тебя что, Иван Васильевич?

— «Преступление и наказание», — бородач протянул толстую книгу.

— Ну, что, хорошо написано?

Иван замялся:

— Хорошо-то оно хорошо, только больно уж глупо!

— Как так?

— Да Раскольников-то глупо поступил, что признался! Не надо бы признаваться! Дело сошло с рук, никто не видал, спрятал хорошо. Ему бы выждать время, а потом бы и взять: большие бы деньги выручил! На такие деньги хозяйство-то какое можно было справить!..

— А совесть? — возразил Вукол.

— Совесть — конешно, так ведь уж на такое дело шел человек, а старуху все равно не воскресишь, да и лядащая была старушонка!.. Доведись в наши времена — не до совести было бы!.. Особливо из-за земли! Попадись, к примеру сказать, старичок Аржанов — пожалеют его? Как же!

— Ну, ладно! — остановил читателя библиотекарь, — какую ты хотел бы книгу еще получить?

— «Войну и мир»! — не задумываясь, ответил Иван.

На месте старой избы деда Матвея стояла теперь новая, недавно выстроенная, много меньше прежней, но чистенькая, веселая, с тесовой крышей. Ворота с калиткой тоже были новые, от прежнего жилья ничего не осталось.

В деревне засветились в окнах огоньки, когда Вукол и Владимир вошли во двор, потом через крыльцо и сенцы в чистую половину. Лавр сидел у стола и разговаривал с мальчишкой лет пяти, у подтопка стояла девочка-подросток, похожая на Лавра. Изба освещалась висящей с потолка лампой. Деревянный, выкрашенный охрой, плотничьей работы жесткий диван и с полдюжины таких же стульев украшали комнату. На стенах висело несколько фотографий. Маленький тесный домик был выстроен и обставлен культурнее старой дедовской избы. Да и хозяин ее — солидный, видный собой мужик с окладистой черной бородой, крупный костью, с большим серьезным лицом, широким лбом и глубокими умными и добрыми глазами — имел приятно-внушительный вид.

Положительность и уравновешенность чувствовались в этой сильной и спокойной фигуре.

— Не ждал гостя?

— Где тебя дождешься? — шутливо улыбаясь и вставая, сказал Лавр. Ровный, грудной голос его показался Вуколу глубже, полнее прежнего. — Сколь годов прошло, думали — забыл про нас!

— А вот, видишь, не забыл! — возразил Владимир. — Видно, тянет его сюда! В Кандалы земским врачом едет!..

— Ну, как хорошо! Знал бы, не посылал Пашу в город! Лечиться поехала.

— Что с ней? — совсем по-докторски спросил Вукол.

— Да все то же, что и прежде, серьезного-то ничего… Жалко, без хозяйки мы покуда… Ну, да вот — наследница есть! Анюта, ставь самовар! — приказал он дочери. — А это вот сын единственный, богоданный!.. Одно время я богомольный был, так мы его у бога вымаливали!.. Без наследника негоже крестьянину.

Мальчуган с любопытством посматривал исподлобья на нового человека.

Вукол привлек его к себе, обнял, спросил потихоньку:

— Как тебя зовут?

Мальчик доверчиво потянулся к его уху и сообщил шепотом:

— Васянькой!

В это время в окне из темноты промелькнуло чье-то мужичье бородатое лицо. Заскорузлая рука постучала в окошко.

— Можно? — спросил глухой голос.

— Можно, идите в избу! — ответил Лавр и, улыбаясь, пояснил Вуколу: — Трезвенники хотят собраться. Узнали, что ты приехал!

Вошел приземистый мужик с золотой бородой и с ним еще другой, однорукий, с поврежденными пальцами на правой руке. Это были соседи, звавшиеся с детства Лёской и Аляпой, участники детских игр Лавра и Вукола, сообщники былого сожжения купеческого стога. Кроме крестьянского хозяйства, работали на чугунке. Однорукий Лёска лишился пальцев, когда был сцепщиком вагонов. Скоро изба наполнилась гостями до отказа. Большая часть собравшихся состояла из молодых парней, а также из сверстников Лавра и Вукола. Последним вошел приземистый, кряжистый человек с густыми, коротко подстриженными усами, в косоворотке и высоких сапогах. Это был Солдатов — фельдшер деревни Займище.