Элизабет Гаскелл - Жены и дочери

— Возможно, — многозначительно ответила она.

— Во всяком случае, его не будет два года, — заметил мистер Гибсон.

— За два года многое может случиться, — сказала она.

— Вот именно! Ему придется много раз рисковать, подвергаться опасностям, и вернется он не с теми возможностями, чтобы содержать жену, с которыми уезжал.

— Я не согласна, — ответила она игривым тоном, как тот, кто превосходно осведомлен. — Маленькая птичка начирикала мне, что жизнь Осборна в опасности; и тогда… кем станет Роджер? Наследником поместья.

— Кто рассказал вам об Осборне? — спросил он, поворачиваясь к ней лицом и пугая ее своей внезапной суровостью в голосе и манерах. Казалось, будто из его черных, мрачных глаз вылетает огонь. — Кто вам сказал, я спрашиваю?

Она сделала слабую попытку вернуться к прежней игривости.

— Вы станете это отрицать? Разве это не так?

— Я еще раз спрашиваю вас, Гиацинта, кто сказал вам, что жизнь Осборна Хэмли находится в большей опасности, чем моя… или ваша?

— О, не пугайте меня. Моя жизнь вне опасности, я уверена, как и ваша, мой дорогой, я надеюсь.

Он раздраженно махнул рукой и сбросил стакан со стола. Она была признательна за то, что его внимание отвлеклось, и занялась собиранием осколков:

— Осколки стекла так опасны, — произнесла миссис Гибсон. Но вздрогнула от резкого голоса мужа, показавшегося ей незнакомым.

— Забудьте о стекле. Я снова спрашиваю вас, Гиацинта, кто рассказал вам о состоянии здоровья Осборна Хэмли?

— Я не желаю ему вреда, и смею сказать, он в очень добром здравии, как вы говорите, — прошептала она наконец.

— Кто рассказал…? — начал он снова, тверже, чем прежде.

— Что ж, если вы знаете и поднимаете столько шума из-за этого, — сказала она, доведенная до крайности, — это были вы сами… вы или доктор Николс, я забыла, кто именно.

— Я никогда не говорил с вами на эту тему, и полагаю, что и доктор Николс тоже. Вам лучше сказать мне сразу, на что вы намекаете, поскольку я настроен выяснить это прежде, чем мы выйдем из комнаты.

— Лучше бы мне не выходить больше замуж, — произнесла она, плача и оглядывая комнату в тщетных поисках мышиной норки, чтобы там спрятаться. Затем, словно вид двери в кладовую придал ей смелости, она повернулась к нему лицом.

— Вам не следует так громко говорить о ваших врачебных тайнах, если вы не хотите, чтобы их услышали. Мне пришлось пойти в кладовую в тот день, когда у нас был доктор Николс; кухарке понадобился кувшинчик джема, и она остановила меня как раз в ту минуту, когда я собиралась уйти… уверяю вас, я не испытывала удовольствия, потому что я ужасно боюсь липких перчаток… все для того, чтобы у вас был приятный ужин.

Казалось, она снова собиралась заплакать, но он жестом показал ей продолжать, просто сказав:

— Так! Полагаю, вы подслушали наш разговор?

— Немного, — пылко ответила она, почти с облегчением от того, что ей помогли высказать вынужденное признание. — Только пару фраз.

— И каких? — спросил он.

— Ну, вы что-то сказали, а доктор Николс ответил: «Если у него аневризма аорты, его дни сочтены».

— Так, что еще?

— Да, вы сказали: «Дай Бог, чтобы я ошибся. Но на мой взгляд, у него довольно явные симптомы».

— Как вы узнали, что мы говорим об Осборне Хэмли? — спросил он, вероятно, надеясь сбить ее со следа. Но как только она поняла, что он опускается до ее уровня уловок, она набралась мужества и сказала совершенно иным тоном, противоположным ее обычной трусливой манере.

— Ах, да. Я услышала, как вы оба упоминали его имя до того, как я начала слушать.

— Значит вы признаете, что подслушали?

— Да, — ответила она, немного смешавшись.

— Скажите, как вы смогли так точно запомнить название болезни, о которой мы говорили?

— Потому что я пошла… не сердитесь, я в самом деле не вижу вреда в том, что сделала…

— Не умаляйте гнев. Вы пошли…

— В кабинет и выяснила. Почему я не могла это сделать?

Мистер Гибсон не ответил, не взглянул на нее. Его лицо было бледным, лоб нахмурен, а губы сжаты. Наконец, он поднялся, вздохнул и произнес:

— Что ж! Полагаю, что стряпаешь, то и должен печь.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — она надула губы.

— Возможно, нет, — ответил он. — Я думаю, то, что вы услышали случайно, заставило вас изменить свое отношение к Роджеру Хэмли? Я заметил, что в последнее время вы стали с ним намного вежливее.

— Если вы имеете в виду, что он начал мне нравиться столь же сильно, как Осборн, то вы очень ошибаетесь. Нет не начал, хотя он сделал предложение Синтии и будет моим зятем.

— Расскажите мне все по порядку. Вы подслушали… я признаюсь, что мы говорили именно об Осборне, хотя у меня будет что сказать об этом чуть позже… а потом, если я правильно вас понимаю, вы изменили свое отношение к Роджеру, и он стал более желанным гостем в этом доме, чем прежде, вы стали относиться к нему как к следующему наследнику поместья Хэмли?

— Я не знаю, что вы имеете в виду под «следующим».

— Пойдите в кабинет и посмотрите в словаре, — произнес он, впервые теряя терпение за время разговора.

— Я знала, — ответила она сквозь слезы и рыдания, — что Роджер влюбился в Синтию — любой мог это заметить. И поскольку Роджер всего лишь младший сын, без профессии, без денег, кроме стипендии, я подумала, что будет правильным не поощрять его, так поступил бы любой, у кого есть крупица здравого смысла. Более нескладного, более простого, неуклюжего, глупого юноши я никогда не видела… чтобы называться «знатным наследником», я имею в виду.

— Берегитесь — вам придется взять свои слова назад, когда вы представите, что в один прекрасный день он станет владельцем Хэмли.

— Нет, не придется, — сказала она, не уловив точный смысл его слов. — Вы сейчас раздражены, потому что он влюблен не в Молли. И я называю это несправедливым и нечестным отношением к моей бедной девочке, выросшей без отца. Я всегда старалась содействовать интересам Молли, как будто она моя собственная дочь.

Мистер Гибсон был слишком безразличен к подобному обвинению, чтобы обращать на него внимание. Он вернулся к тому, что было для него важнее.

— Вопрос, который я хочу прояснить, следующий. Вы изменили или не изменили свое отношение к Роджеру после того, как подслушали мой профессиональный разговор с доктором Николсом? Разве с тех пор вы не одобряли его ухаживание за Синтией, вынеся из того разговора мысль, что у него есть отличная возможность унаследовать Хэмли?

— Думаю, да, — мрачно ответила она. — И если я так поступила, в чем не вижу вреда, почему меня расспрашивают так, словно я на трибуне для дачи свидетельских показаний. Он влюбился в Синтию задолго до того разговора, и она тоже сильно полюбила его. Не мне было переходить дорогу истинной любви. Я не понимаю, как еще мать может показать свою любовь к дочери, если не обратить случайные обстоятельства в ее пользу. Возможно, Синтия могла бы умереть, если бы ей перечили в любви. Ее бедный отец был болезненным человеком.