Эльза Триоле - Анна-Мария

Скрипнула калитка, в саду появились два каких-то незнакомца. При виде их у аббата слова застряли в горле, он вскочил…

— Подождите меня здесь, мадам Белланже, с Батистом, — проговорил он, — а я займусь ими…

Мне неизвестно, что сказал этим людям аббат, знал ли он, зачем являлись они сюда, но я увидела, что они повернулись и ушли. Аббат снова присел возле меня, откашлялся и как ни в чем не бывало продолжал разговор:

— …каждый год одно и то же, с первыми почками на деревьях они убегают, через двери и окна… Солнце сильнее меня и моих проповедей.

Батист пилил дрова, солнышко пригревало… Должно быть, я сама была похожа на подопечных аббата. Не принадлежу ли и я тоже к числу малолетних преступников? Не могу я больше сидеть сложа руки и ждать, не могу больше прятаться на этой затхлой вилле, когда вокруг меня…

Даже ночи стали теплыми. Я убрала печку, все равно я топила ее теперь не из-за холода, а просто чтобы полюбоваться пламенем. Несколько раз появлялись Мод и Рене, но, переночевав, тут же исчезали. Рене красив, как бывают красивы только в двадцать лет, сейчас он ничем не напоминал того романтического героя, каким показался мне, когда бредил. Теперь это обыкновенный паренек, смелый, энергичный, готовый на жертвы, а что еще можно требовать от рыцаря, от юноши в двадцать лет! Мне хотелось бы, чтоб мой сын был похож на Рене. Кто знает, на кого похож мой сын, мой Жорж…

Когда Рене постучался ко мне, я по выражению его лица поняла, что стряслась беда.

— Мадам Белланже, в доме творится какая-то чертовщина… Мне нужно поговорить с вами…

И он присел на мое средневековое ложе. Он уже не раз замечал, что кто-то роется в его вещах и вещах Мод. Носки, положенные в правый ящик, оказывались в левом, с умыслом оставленные письма лежали не в том порядке, в каком их положили, нона сей раз дело было куда серьезнее: у него украли пятьдесят тысяч франков!

— Наверное, кто-нибудь из подопечных аббата, — не задумываясь, сказала я.

Рене покачал головой.

— Нет, — возразил он. — И даже не старые ведьмы… Разве им, хромоножкам, подняться на третий этаж… Тут… другое…

Он ушел, в рассеянности даже не попрощавшись со мной.

Мод оказалась гораздо словоохотливее. Она зашла ко мне сразу же после Рене. Мод заявила старым ведьмам о пропаже пятидесяти тысяч франков. Те подняли крик, орали, что выставят за дверь всех жильцов, что хватит с них подобных историй, что они сдадут всю виллу целиком полицейским и обретут наконец покой! А пока суд да дело пятьдесят тысяч франков исчезли бесследно… Бог с ними, с деньгами, но за этим что-то кроется. Мод выпила у меня несколько стаканчиков портвейна (Мартина подарила мне бутылку превосходного портвейна). Думаю, Мод хлебнула еще до того, как пришла ко мне: она была красная, возбужденная.

— Я теперь служу горничной в замке… — сказала она. — Мне пора идти… Как бы не хватились, особенно в последний день. Завтра смотаюсь и больше туда не вернусь: лучше от греха подальше…

— В каком замке?

— В замке Дуайен, где гестапо, знаете, большой белый замок… Меня туда направили, чтобы собрать кое-какие сведения… Пока все шло гладко, даже чересчур гладко… Но вот сегодня утром прибыл один тип, которого я знаю и который меня знает… Вот уж не подумала бы, что он работает на бошей!.. Если он меня заметит, конец!.. Надо удирать…

Вся история показалась мне настолько неправдоподобной, что я не знала, верить ей или нет. Я боялась за Рене, Мод женщина легкомысленная, мне не хотелось бы, чтобы Жорж знался с женщинами, вроде нее. Зачем она посвящает меня в дела, о которых я не должна ничего знать? Если Рене намекнул мне о «чертовщине», то диктовалось это крайней необходимостью, — возможно, он хотел заставить меня быть на чеку, ведь я постоянно сижу дома…

На следующий день, после того как Рене сообщил мне о чертовщине, ведьмы снова сдали комнату, ту, что рядом с моей, где раньше жил жандарм. Не знаю, удалось ли им найти жильца из полиции: мой сосед не носил формы. Я хорошо рассмотрела его из окна, когда он прогуливался по саду с каким-то типом. Мерзкая физиономия! Мне совсем не улыбалось иметь такого соседа. Счастье еще, что я поставила замок на дверь. Не предупредить ли Мод через бармена? Но и сам бармен не внушал мне доверия! Пока я ломала голову, в дверь постучались: Рене!.. Я не знала, радоваться его приходу или огорчаться. «Осторожно — новый сосед…» — беззвучно шепнула я. Крадучись мы вышли из моей комнаты и поднялись к Рене. Он выслушал меня серьезно, внимательно:

— Думаю, не сегодня-завтра боши придут за мной, — сказал он наконец… — Чертовщина продолжается… А тут еще этот сосед…

— У вас нет другой подпольной квартиры?

Рене улыбнулся:

— Вы своя в доску, мадам; даже язык не поворачивается называть вас «мадам», разрешите звать вас: Анна-Мария, я знаю — ваше имя Анна-Мария. Подожду их здесь, потому что боши могут оказаться и французами, а я должен знать, кто они… Скажите, Анна-Мария, можно мне на худой конец выпрыгнуть из вашего окна?

Мы условились, что отныне, под предлогом пропажи пятидесяти тысяч франков, калитка будет всегда на замке, что на звонки выхожу я и дверь моей комнаты не будет запираться ни днем, ни ночью, чтобы Рене мог в любую минуту ко мне войти.

Итак, мы все тщательно продумали, но никто не появился ни на другой день, ни на следующий… Рене ждал у себя, курил сигарету за сигаретой, и у него в комнате стояло облако дыма. Нельзя ему столько курить, жаль, что я не имею права запретить ему это. Я приносила Рене еду, но не задерживалась у него, опасаясь, как бы сосед — кто его знает, зачем он здесь, — не догадался, что мы связаны. Потом Рене уехал.

Некоторое время после его отъезда все было тихо. Но как-то ночью в доме поднялся переполох, и я решила: «Так и есть. Немцы пришли за Рене». Но оказалось, это вопят старые ведьмы, повиснувшие на своих костылях; они кричали на моего соседа, а тот стоял перед ними с электрическим фонариком в одной руке и туфлями в другой. Он был в носках.

— Вышвырну за дверь всех, — вопила младшая ведьма, а старшая одобрительно кивала головой. — Донесу на всех в полицию… Что вы тут выделываете, что замышляете! Жилец, которого рекомендовал нам аббат, разгуливает по ночам в носках, с электрическим фонариком, ни дать ни взять — взломщик… Завтра же на всех донесу в полицию! С этого дня сдаю комнаты только полицейским!

С трудом успокоила я расходившихся сестер и уговорила их идти спать. Сосед мой заперся в своей комнате. На следующий день он исчез. Я пошла к аббату Клеману, что сделала бы раньше, знай я только, от чьего имени явился к старухам этот человек, но аббат, воздевая руки к небу, клялся, что никогда людей такого сорта одних не посылает, а всегда приводит их лично. Сколько я ни твердила, что этот человек «не такого сорта», аббат, пропуская мои слова мимо ушей, переводил разговор на злополучные пятьдесят тысяч франков и божился, что их стащил этот тип, хотя я доказывала, что деньги исчезли еще до того, как мой сосед поселился в нашем доме.