Эльза Триоле - Анна-Мария

— Я заехала к вам по дороге, — сказала Анна-Мария. — Воспоминания, сами понимаете…

— Пожалуйста, мадам, сколько угодно! Это против правил, но для вас закон никогда не был писан, а? Входите, будьте так любезны…

Сводчатый широкий коридор, по которому вел ее мосье Камилл, был выложен каменными плитками, но в помещении, куда они вошли, почти ничего не осталось от феодального замка; оно смахивало, особенно своим пыльным архивом, не то на полицейское управление, не то на нотариальную контору. Посреди комнаты, в синей блузе, стоял с узлом под мышкой рабочий; рядом с ним — жандарм. Рабочему было жарко, светлые волосы его слиплись от пота, глаза влажно блестели от волнения. Надзиратель попросил Анну-Марию подождать немножко, он сейчас вернется. Анна-Мария присела на единственный стул.

— Мадам, — внезапно обратился к ней рабочий, и жандарм немедленно шагнул к нему, — скажите, слыханное ли дело — сажать человека за кражу велосипеда, совершенную в тысяча девятьсот сорок третьем году.

— Молчать! — рявкнул жандарм.

— Пусть говорит, — сухо приказала Анна-Мария, и жандарм, насупившись, замолчал, видимо не зная, как быть: кто она такая? Имеет она право приказывать ему или нет?

Рабочий подошел к Анне-Марии поближе:

— В сорок третьем году меня, видите ли, судили в Гренобле за кражу велосипеда… А что худого в том, что я взял у боша французский велосипед?.. Я очень торопился, и он был мне нужен, поверьте, не для прогулки! И влип… счастье еще, что при мне не оказалось ничего предосудительного! Они посадили меня в гренобльскую тюрьму. Но через неделю дал тягу… А теперь, оказывается, я должен отбыть срок! Восемнадцать месяцев! Разыскали и взяли меня — у меня же дома!

— Кто подал жалобы? — спросила Анна-Мария.

— Никто. Дело возобновилось само собой…

Вернулся надзиратель.

— Пойдем? — спросил он.

Рабочий бросил на Анну-Марию отчаянный взгляд, словно видел в ней последний якорь спасения. Она спросила, как его имя: Жак Дерье.

— До свиданья, Жак, — сказала Анна-Мария, — не думаю, чтобы вам пришлось просидеть здесь восемнадцать месяцев.

— Как вас называть теперь? — осведомился надзиратель, открывая перед ней дверь. — Мадам Белланже? У нас тут все покрасили, почистили, мадам Белланже, не узнать!

Анна-Мария следовала за надзирателем. В длинном коридоре бывшего замка заключенные красили стены. Если бы не бритые головы, их можно было бы принять за самых обыкновенных маляров. Камилл открыл дверь слева; по стенной росписи религиозного содержания — отвратительная мазня одного из заключенных — можно было догадаться, что здесь будет часовня. Тем не менее уборные были на прежнем месте, совсем рядом, как и раньше, когда здесь помещалась столовая для тюремной охраны. Вот в этих-то уборных и прятался Рауль, пока Анна-Мария отпирала камеры ключом, отобранным Жозефом у надзирателя. У Рауля было оружие, но к нему не пришлось прибегнуть, все сошло гладко. Они вышли через двери покойницкой, которые выломал Пьер снаружи.

— Я всегда был уверен, — сказал Камилл, — что парни, устроившие побег двадцати, были подучены вами, мадам Белланже.

— Ну что вы! — сказала Анна-Мария, оглядывая помещение. — Все было бы хорошо, но в вашей часовне воняет…

Они снова вышли в коридор феодального замка. Двери пустых камер были настежь открыты, заключенные находились на прогулке. Камеры большие и маленькие. Кое-где на дверях нечто вроде вывески: парикмахерская, пошивочная, столярная… словно лавки в крытых торговых рядах. В конце коридора — душевые. Стоя цепочкой, заключенные в коротких брюках, с полотенцами вокруг шеи ждали своей очереди. Они исподтишка смотрели на Анну-Марию — боязливо, нагло и похотливо. От жары даже стены покрылись испариной. Лестница, следующий этаж. И опять коридоры, и опять камеры. Анна-Мария приоткрыла одну дверь, другую… Пустые камеры отдавали потом и плесенью. В больших камерах-дортуарах на полу рядами лежали тюфяки, у каждого изголовья — ящик, коробка или кусок материи, заменявшие ночной столик, здесь хранилось все добро заключенных — карандаши, тетради, книги, фотографии. Здесь не было преступников, были лишь жалкие, вызывавшие сострадание люди… В сопровождении надзирателя Анна-Мария снова спустилась вниз.

Коридор с застекленной крышей, по которому шагает взад-вперед здоровенный сторож, а по обе стороны коридора — закрытые двери во внутренние дворики.

— Посмотрите, мадам Белланже, на этих пареньков, подумать страшно, им нет еще и восемнадцати, а они уже осуждены за вооруженное нападение.

Надзиратель Камилл — он разыгрывал из себя гида — открыл стеклянный глазок в двери. Анна-Мария заглянула, и ей представился кадр из необычайной кинокартины — цветной и немой. Их было четверо, они расхаживали по двору туда и обратно, жестикулируя в пылу оживленного, но беззвучного разговора. Маленький, тщедушный уродец, судя по носу, пронырливый парень, что-то деловито втолковывал бравому красавцу в клетчатой рубашке; третий плелся за ними со скучающим видом школьника, которому все осточертело, а четвертый, маленький, щуплый, словно двенадцатилетний подросток, шел перед ними, пятясь задом и не спуская с них восторженного взгляда. Они, должно быть, обсуждали нападение, которое следует совершить по выходе из тюрьмы.

На другом дворе, побольше, заключенные, вполне взрослые мужчины с бритыми головами и голой грудью, играли в какую-то игру — нечто вроде футбола без мяча; другие разговаривали, сидя на земле и на скамейках, расставленных вдоль забора.

— Тут они у нас, — сказал надзиратель, — все вперемешку, и политические и уголовные… А тут одни уголовные.

Видимо, теперешние «политические» не далеко ушли от уголовных, ибо отличить их было невозможно.

— Видите вон того, на корточках, у стенки, это бывший ФТП, он здесь за убийство. Сплю и вижу, чтобы его отсюда убрали; тут у нас сидят молодчики из петеновской милиции, боюсь, как бы они с ним не разделались. Не оберешься потом хлопот! И так уж в газетах только о нем и разговору, будто бы он вовсе никого не убивал. Коммунисты подняли шум…

Человек, сидевший на земле, спиной к стене, не шевелясь смотрел в одну точку. Рядом с ним ожесточенно резались в карты, но он оставался безучастным. Анна-Мария узнала Робера Бувена, того самого Робера, который снабжал их маки. Она ничего не сказала. Робер в тюрьме за убийство! Это еще что такое? Жозефа она так и не нашла.

За те две недели, что Жозеф провел в тюрьме, его посещал только адвокат. У Анны-Марии не было никаких прав на свидание с ним, а Мирейль уехала вместе с мальчиком к родным в горы; трудно ей было одной с ребенком. Анна-Мария попыталась все-таки повидать Жозефа… Безрезультатно.