Л Н. Толстой - Полное собрание сочинений. Том 17

Лицо Царя затряслось больше.

<���— Куда, въ застѣнокъ> Онъ помнилъ только, что Василій Васильичъ не далъ ему пушекъ и за то не любилъ его.

— Чтожъ мнѣ съ нимъ говорить?

— Да пустить къ рукѣ, потому...

Въ это время отворилась дверь и дядя Царя, Нарышкинъ, вбѣжалъ въ горницу блѣдный и съ трясущейся нижней челюстью. —

— Вишь ловокъ! Къ рукѣ пустить. Знаю, что убѣжалъ изъ замѣтки [?] чтобъ здѣсь намутить. Какже, твои хитрости. Не къ рукѣ его, а туда же, гдѣ братья мои отъ стрѣльцовъ, благо въ рукахъ.

— 157 157 Со слов: — Да ты чего жъ. кончая: Онъ погубить всѣхъ. на полях написано: Н. К. противурѣчитъ себѣ. Да ты чего жъ. Погоди еще, когда Царь велитъ. Намъ съ тобой спорить непригоже.

— Пьяная твоя морда. —

Вошла Царица.

— Хоть ты скажи сыну. Если его пустятъ. Онъ погубить — всѣхъ. 158 158 Со слов: — Да ты чего жъ. кончая: Онъ погубить всѣхъ. на полях написано: Н. К. противурѣчитъ себѣ.

— Какъ Борисъ Алексѣевичъ скажетъ, такъ и быть.

— Да ужъ ты никогда мою руку не потянешь, тебѣ чужой ближе брата, онъ своихъ то, небось, жалѣетъ, измѣнщика не выдастъ.

— Погоди обзывать измѣнщикомъ то.

— А, правнукъ измѣнничій.

— Будетъ, говорю, — вдругъ крикнулъ Борисъ Алексѣевичъ, наступая на него и сжалъ кулаки. — Убью, сукина сына. — И къ Царю, — велишь уйти, такъ уйду, ссылай. —

Царь смотрѣлъ то на того, то на другаго, голова его тряслась больше прежняго; вдругъ движенье Бориса Алексѣевича быстро сообщилось ему.

— Молчать — крикнулъ онъ на дядю. — Кому велю говорить, тотъ говори.

Нарышкинъ умолкъ.

— Ну, матушка, приказывай, что дѣлать.

Наталья Кириловна посмотрѣла на Бориса Алексѣевича умильно.

— Все бы сдѣлалъ Борисъ Алексѣевичъ, да его, да ее не могу къ своему дѣтищу пустить. Пущай его станетъ на посадъ, а тамъ бояръ позовемъ, обсудимъ.

— Такъ и быть, — сказалъ Царь.

— А онъ уйдетъ. Стрѣльцамъ прикажи.

— Такъ и сдѣлаю.

Борисъ Алексѣевичъ поклонился и пошелъ къ воротамъ у которыхъ ждалъ Василій Васильичъ. —

Только что ударили въ большой колоколъ къ вечерни; наканунѣ праздника Рожества Богородицы къ воротамъ Троицо Сергіевскаго монастыря, звѣня уздовыми цепями конныхъ и громыхая колесами колымагъ и телѣгъ, подъѣхалъ длинный поѣздъ — изъ Москвы. Въ передней каретѣ, окруженной конными людьми въ богатыхъ уборахъ, сидѣлъ главный бояринъ и печати оберегатель Василій Васильевичъ, Князь Голицынъ, съ молодымъ сыномъ. Навстрѣчу отъ воротъ монастырскихъ вышелъ урядникъ стрѣлецкій и узнавъ, кто пріѣхалъ, побѣжалъ въ калитку, вывелъ съ собой сотника и вмѣстѣ съ нимъ вышелъ въ калитку.

Въ каретѣ стукнуло, дернулось слюденое оконце и опустилось. Худая бѣлая рука съ длинными пальцами легла на окно и вслѣдъ за рукой высунулось и знакомое сотнику бритое, продолговатое, моложавое съ усиками лицо — Главнаго Боярина и оперлось подбородкомъ, подъ которымъ оставалась невыбритая борода, на бѣлую, худую съ синими жилами руку. Сотникъ подошелъ къ окну и, снявъ съ лис[ь]ей опушкой суконную шапку, въ поясъ поклонился.

— Что-жъ ворота не отпираешь, — сказалъ тонкимъ женскимъ голосомъ Князь Василій Васильевичъ.

— Ворота приказаны Полковнику, сейчасъ къ нему побѣжали.

— Развѣ ты не знаешь меня?

— Когда же Князь Василья Васильеча не знать, — отвѣчалъ сотникъ улыбаясь и вглядываясь въ лицо боярина и въ лицо его сына въ глубинѣ кареты. Лицо боярина было такое же, какъ всегда, тихое, тонкое и задумчивое, только оно сѣро показалось сотнику отъ пыли ли, залегшей съ лѣва вдоль по 159 159 Зачеркнуто: горбатому прямому длинному носу или отъ чего другаго и открытые большие глаза казались блестящѣе обыкновеннаго и быстро перебѣгали съ лица сотника на лицо стрѣльцовъ и толпы дворянъ, стрѣльцовъ, солдатъ, монаховъ, собиравшейся все больше и больше у воротъ. Раза два онъ втягивалъ въ себя духъ, какъ будто хотѣлъ сказать что то, но не говорилъ. По лицу сына сразу видно было, что онъ былъ не въ себѣ. Лицо его было похоже на лицо отца, но было много красивѣе, не столько потому, что оно было моложе, сколько потому, что это было почти то-же лицо, но безъ того выдающаго[ся] впередъ подбородка и рта, надъ которымъ лежалъ длинный звѣриный лисій носъ. Это было тоже лицо, но какъ будто выпрямленное и отъ того <���болѣе> привлекательное. Молодой Князь видимо старался не смотрѣть и не показывать волненія; но онъ не могъ мгновенья усидѣть смирно; то онъ облакачивался назадъ на подушки за спиной, то вытягивался прямо, оборачивался то къ тому, то къ другому окну, то застегивалъ, то разстегивалъ пуговицу на кафтанѣ у шеѣ. Лицо его было красно, брови нахмурены и дыханіе, слышно, давило его.

— А что Ѳедоръ.... здѣся? — спросилъ Василій Васильевичъ, не глядя на сотника.

— Нынче на разусвѣтѣ привезли, — отвѣчалъ сотникъ.

— Повели пытать, — прибавилъ стрѣлецъ стоявшій близко.

Василій Васильевичъ будто не слыхалъ словъ стрѣльца, принялъ руку и, подозвавъ своего человѣка, сталъ приказывать что-то. Но въ это время калитка отворилась, народъ разступился, и вышелъ полковникъ стрѣлецкій и дьякъ. Дьякъ подошелъ къ окну, поклонился, снялъ шапку и проговорилъ:

— Государь и Великій Князь, самодержецъ... Петръ Алексѣевичъ не приказалъ тебѣ, Боярину Василію Васильевичу, Князь Голицыну, быть въ монастырѣ, а приказалъ тебѣ ѣхать и стать на посадѣ и ждать Его Царскаго указа, а оттуда никуда не отбывать.

Голицынъ, приподнявъ шапку, поклонился и приказалъ своему человѣку везть на посадъ къ Посадскому человѣку, гдѣ онъ знаетъ дворъ получше.

Люди хотѣли трогаться, когда къ окну подошелъ Полковникъ и, низко кланяясь, сказалъ: Князь Борисъ Алексѣевичъ приказывалъ подождать — самъ къ тебѣ выдти хотѣлъ.

Лицо Василья Васильевича вспыхнуло огнемъ при словахъ Полковника.

— Пошолъ, — крикнулъ онъ. — Мнѣ его видѣть не зачѣмъ, я не къ нему... — видно съ трудомъ онъ подавилъ ругательство, просившееся въ прибавку къ упоминанію о врагѣ, — а къ Царю пріѣхалъ, пошелъ.

Человѣкъ, сидѣвшій на козлахъ, замахалъ кнутомъ передов[ому[?]], зачмокалъ. Карета тронулась, закачалась, повернулась и покатилась къ посаду. За каретой пошли стрѣльцы.

Подъ Каширой городомъ жилъ опальный Ерлоковъ бояринъ. Былъ онъ въ славѣ, когда царствомъ правила Софья царевна. А когда сослали Князь Голицына, Василья Васильевича, когда отрубили голову Шакловитому и всю ихъ шайку разогнали и <���Ерлокова сослали въ свои вотчины>. И сталъ править Царствомъ Петръ Царь съ братомъ Иванъ Алексѣичемъ (Иванъ Алексѣичъ только что славился Царемъ. Онъ былъ слѣпой и убогій), съ тѣхъ поръ и Ерлокова сослали съ Москвы и отняли домъ въ Москвѣ, и стали они жить въ своихъ вотчииахъ. —