Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 81

Трудно, Лев Николаевич, переделать меня; этот «социализм» — моя вера и бог. Конечно, вы проповедываете почти то же самое, но только у вас тактика «любовь», а у нас «насилие», как вы выражаетесь. Я бы лично, да и многие другие, например с.-д., все положительно желали бы, чтобы наша революция обошлась бы без крови, но ведь это невозможно и никогда наше правительство на уступки не пойдет, это вам, конечно, известно; хотя бы осталась у него только одна тысяча солдат, и то она будет драться до последнего.

Вы говорите, чтобы солдаты не шли на службу, но ведь его насильно потянут, возможно, что он не будет присягать и винтовку в руки не возьмет, но все равно его заставят, а не захочет, — они его изобьют и в тюрьму посадят, а то загонят туда, «где Макар телят не пас».

А собственное «я» разве не страдает и не возмущается? А вы, Лев Николаевич, разве не протестовали бы, если бы вас какой-нибудь холуй оскорбил бы?

Я, конечно, соглашаюсь с вами, что если бы солдаты не шли на службу, то мы б добились бы своего, но, Лев Николаевич, это хорошо ждать тем, которые сидят в тепле, сыты, обуты и могут получать хорошее воспитание, а нам, бедным, голодающим — тяни лямку да посматривай на этих сытых и воспитанных и жди у моря погоды.

Простите, Лев Николаевич, я не хочу лично вас этим обидеть, я говорю вообще.

Да, среди нашей партийной интеллигенции много мусору. Ну что же поделаешь. Да нам это и неважно, нашелся бы во время революции хороший бы вожак, а нас организованных и сознательных не проведут ни буржуа, ни правительство и никто другой. Это, Лев Николаевич, не французская революция и не германская, когда там народ, свергнув правительство, был обманут либералами или вот такими, как наши к.-д., благодаря их темноте.

И напрасно вы, проповедуя о любви, ругаете наших наставников, говоря, что они ведут нас сами не зная куда. Разве мы, рабочие, не знаем, кто нам враг, а кто нет? Нет, Лев Николаевич, теперь не то время, когда народ ни черта не знал и работал только на своих бар! Я говорю — народ, конечно я всех не беру, а беру только лишь тех, которые поняли, в чем дело.

Да, Лев Николаевич, не дождетесь вы этой бойни, а может быть, еще доживете! Может быть, «солнышко свободы» и на вас успеет еще посветить, только, конечно, не полное солнышко, — осьмая его, до полного еще далеко.

Ну, до свиданья, Лев Николаевич, а может быть, и прощайте!

Лев Николаевич! Когда прочитаете это письмо, то изорвите его. Я еще живу, где и жил, ноги мои болят — опухли, хожу медленно и голодаю.

Посылаю вам вид с. Нижне-Илимского.

Шлю вам привет из далекой Сибири! С. Н.-Илимское, на левой стороне д. Погодаево, между селом и деревней протекает река Илим. Кругом — тайга».

На конверте этого письма Мунтьянова Толстой пометил: Булгакову ответить, на основании чего на письмо Мунтьянову ответил В. Ф. Булгаков 21 марта 1910 г. Ответ этот опубликован им в книге: «Жизнепонимание Льва Николаевича Толстого. В письмах его секретаря В. Ф. Булгакова», изд. Сытина, М. 1911, стр. 38—40. Несмотря на ответ Булгакова, Толстой все же решил лично ответить Мунтьянову. О публикуемой переписке Толстого с Мунтьяновым см. Дневник В. Ф. Булгакова, стр. 44, 111, 113, 123.

1 В черновике Толстым написано: сюда вписать о том: люди живут дурно. (В текст вставлено письмо к Пестову от 1 марта) (см. № 151).

Послать ему Воскресенье и еще книг.

Не получив еще письма Толстого, Мунтьянов написал Толстому вновь 9 марта 1910 г. Письмо это опубликовано в «Литературном наследстве», № 37-38, стр. 357—358. Письмо Мунтьянова было получено, судя по почтовому штемпелю, 31 марта 1910 г. На конверте его Толстой пометил: Булгакову написать, что мне приятно было его письмо именно потому, что чувствуется в нем правда и серьезность, и написать о боге. На письмо вновь ответил В. Ф. Булгаков 1 апреля 1910 г., что видно из его пометы на конверте (см. «Список писем по поручению», № 271).

1910 г. Марта 21—22. Я. П.

Очень, очень благодарен вам, милый Калачов, за ваше письмо именно такое, какое я хотел иметь от вас. Получаю, правда, тысячи писем, но такое, как ваше, это отдых и радость. Точно домой пришел после утомившей работы. Какой большой радости лишены те, кто не знает блага этого духовного единения вне времени и пространства. Читаю мысли Индуса, выраженные тысячи лет тому назад, и письмо Калачова из Бугуруслана и сознаю свое единство и с тем и с другим и миллионами братьев по тому, что соединяет нас. Радость эта особенно сильна, когда приближаешься к смерти, к уничтожению того тела, которое отделяет.

Написал бы больше, да несколько дней хвораю и слаб, но не хочу оставить без ответа хорошее письмо ваше. Хороши и добролюбовцы, 1хорош и дядя ваш.

21 марта 10 г.

Ясная Поляна.

Печатается по копии, сверенной с черновиком-автографом, написанным на обеих сторонах конверта письма Калачева и подписанным инициалами «Л. Т.». Дата 21 марта определяется копией, 22 марта — пометой на конверте.

Александр Васильевич Калачев (ум. 1931) — знакомый Толстого, одно время разделявший его взгляды, прислал Толстому длинное (на 18 страницах) письмо из г. Бугуруслана, в котором писал о своем брате П. В. Калачеве (см.письмо № 89), заключенном в тюрьму, и о тяжелой жизни в деревне. Калачев описал также свою встречу в Самаре с добролюбовцами и болезнь и смерть своего дяди при полном духовном самообладании.

1Добролюбовцы — последователи религиозного учения Александра Михайловича Добролюбова (1876—1910), который был вначале поэтом-символистом (начало 1900-х гг.), а затем стал религиозным проповедником.

1910 г. Марта 21—22. Я. П.

Бог это духовное начало, которым живо всё, что живет. Как говорит апостол Иоанн: «Бог есть любовь»; и понимать бога мы можем только любовью. Понимаем мы бога любовью потому, что когда мы любим, то бог пребывает в нас, и тогда мы и знаем его.

Если вам трудно понять бога и вы в сомнении о боге, то это только оттого, что вы бога понимаете, как творца, как он описан в библии. Для того, чтобы понять истинного бога, надо прежде всего забыть эту библейскую сказку про бога, который сидел миллионы лет и вдруг вздумал сотворить мир в шесть дней и человека и все те глупости, которые там написаны и в которые десятилетний мальчик не мог бы поверить, если бы ему не внушали, что всё это священная истина от самого бога.

Бог есть бестелесный дух, тот самый, которым мы все живем и которого мы познаем любовью. В это я верю и это знаю твердо, а про то, как произошел мир и как он кончится, про это мне не дано знать да и не нужно знать. Нужно мне только одно: знать, как мне хорошо по воле этого бога-духа прожить свою жизнь. Знаю, что надо жить так, чтобы бог этот жил во мне. А чтобы жить так, надо жить в любви к богу и людям, как и сказал Христос. И это я твердо знаю. А всё, что сверх этого, то не нужно мне.