Роберт Вальзер - Помощник. Якоб фон Гунтен. Миниатюры

МАСКАРАД ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Робок поэт, когда, презираемый светом, в своей одинокой мансарде забыл он принятые в обществе манеры, но еще больше робеет конторщик, когда он входит к начальнику, а у того гневная отповедь на языке, а на трясущихся губах белая пена. Разве он не воплощенье кротости? Голубь и тот не отстаивал бы свою правоту смиренней и мягче него. Конторщик сто, нет, тысячу раз подумает, прежде чем сделать что-то, зато вынужденный решиться, он дрожит от жажды действий, и тогда горе врагу, даже если этот враг сам господин директор! Вообще же конторщик не испытывает недовольства своей судьбой. Он живет в свое удовольствие тихой, чернильной жизнью, не вмешиваясь ни в политику, ни в споры, ведет себя весьма умно, как и подобает человеку, смирившемуся со своей долей. Занимаясь делом монотонным и скучным, он нередко мнит себя, что называется, философом. В силу спокойной своей натуры, он обладает способностью как бы нанизывать всяческие мысли, фантазии и выдумки. С ловкостью необычайной он цепляет одну великую мысль за другие, и получается нечто вроде нескончаемого товарного состава. Впереди пар, сзади пар. Ну как тут не двинуться в путь? Оттого конторщик и может часами со знаньем дела, с большим тактом и большой осторожностью рассуждать об искусстве, о литературе, театре и других не совсем простых материях. Делает он это обычно на службе, полагая, что вправе немного посвятить себя обществу. Но стоит только начальнику прибежать с криком и руганью, о чем, черт возьми, здесь спорят, как — кыш — интеллигентной, на много страниц беседы будто и не бывало, а конторщик тут как тут. Что верно, то верно: конторщик умеет отлично перевоплощаться. Умеет бунтовать и повиноваться, проклинать и умолять, извиваться ужом и упорствовать, лгать и говорить правду, льстить и хвастать. В душе его, равно как и в душах прочих людей, умещаются разнообразнейшие чувства. Он склонен к послушанию и упорству. Впрочем, тут он никак не виноват — не люблю я повторяться, однако нет на свете существа смиренней, уступчивей и справедливей его. А ведь как конторщик печется о собственном образовании! Наукам, всепоглощающим наукам, он посвящает целый отрезок своей жизни, и счел бы себя оскорбленным, если б усомнились, что в них он преуспевает не так, как в своем деле. Будучи мастером своего дела, он стесняется обнаружить это. Прекрасное свойство, заходящее у него, однако, столь далеко, что он готов скорей прослыть дураком, нежели всезнайкой, а потому часто и без нужды получает нагоняи. Ну, да гордой душе все нипочем!

ПИР

Мир и поле деятельности конторщика — узкое, тесное, голое, убогое помещенье. Инструмент, которым он творит и ваяет, — ручка, простой карандаш, красный карандаш, синий карандаш, линейка и разные таблицы, от подробного описания коих воздержимся. Перо настоящего конторщика, как правило, чрезвычайно острое, отточенное и страшное. Почерк обычно чистый, не без изящества, а иногда даже слишком изящный. Прежде чем начать писать, настоящий конторщик некоторое время медлит, как бы внутренне собираясь или прицеливаясь, подобно бывалому охотнику. Затем он нажимает на курок, и тут словно из райских кущ вылетают буквы, слова, фразы, и каждая фраза обычно обладает прелестной способностью выразить очень многое. По части переписки конторщик большой дока. На лету он изобретает конструкции, могущие повергнуть в изумленье многих ученых мужей. Но где эти сладкозвучные сокровища подлинно народного словотворчества? Исчезли бесследно. Нескромным поэтам и ученым следовало бы поучиться у конторщиков. Ох, уж эти мне поэты! Тиснут пару строчек — и уже надеются прославиться и разбогатеть! Насколько благородней и возвышенней образ мыслей и поведение служащих; несмотря на свою очевидную бедность, те обладают богатством, которое по праву можно называть великим. Быть богатым — вовсе не значит казаться таковым в глазах легковесного света. А вот быть по-настоящему бедным — значит казаться богатым и скрывать все признаки голодной и злой бедности. Все это, очевидно, свидетельствует в пользу нашего героя, конторщика. Но разве он этого не заслуживает? Вне всякого сомненья, конторщик превосходный математик и эконом. Женщины, почему вы не ищете таких мужчин? Превосходный математик — обычно и превосходный человек. Конторщик доказывает это раз десять на дню. Жулики и прощелыги за всю свою жизнь не сумеют правильно сложить и двух цифр. Разгильдяю никогда не выучиться точному счету. Особенно это заметно по артистам, которых я всех до единого считаю разгильдяями. И если сравнить с конторщиком, то кто устоит против него? Конторщик обычно превосходно говорит на семи-восьми языках. По-испански он изъясняется как испанец, а по-немецки — как он сам. Но разве здесь уместны иронические замечания? Нет конторщику равных в записи доходов и расходов, собственных ощущений и наблюдений, мыслей и идей. Тут он порой доходит до смешного. Но в остальном любой благожелатель найдет в нем только прекрасное и достойное подражания. Мир, в котором обитает конторщик, тесен, инструмент мелковат, а труд его сильно теряет в сравнении с другими профессиями. Ну, скажите, разве это не горькая доля?

НОВЫЙ КОМПАНЬОН

Уважаемый читатель! Позволь представить тебе еще одного обитателя моего коммерческого зверинца. Это конторщик лет двадцати, из тех, что подают большие надежды. Его усердие и рвение еще не испытало вероломства судьбы. Его старательность, проявляемая во всех полезных делах, расцвела пышным алым цветом. Что же до его истинно коммерческого образа мыслей, то яркость их не уступит даже тюльпану. Я вижусь с ним ежедневно: утром, в обед и вечером, за ужином, и по его поведению за столом сужу о многом. Он ведет себя слишком безупречно. Временами в его поведении сладким желтым солнечным зайчиком могла бы промелькнуть некоторая невоспитанность, но это не приходит ему в голову. Может быть, он делает это нарочно, чтобы помешать мне писать свой портрет? Может, этот малый заметил, куда я клоню? Конторщики — народ ушлый! Ведь всякому ясно, что мне гораздо сложней изобразить в нюансах его безупречное поведение, нежели представить его самого в неприглядном свете. Человеческие пороки и слабости дают писучему автору прекрасную возможность быстро выказать ум, а, значит, быстро прославиться и быстро сколотить состояние. Кажется, этот статист завидует моей карьере. Ну, погоди, молодчик! С тобой мы справимся! Разумеется, правда от этого ничуть не пострадает. Правда и только правда была и есть главное. Наш персонаж мало ест, как и подобает всем умным людям, в беседе участвует весьма осторожно (еще один признак выдающегося ума!). Слова он не произносит, они как бы выскальзывают у него изо рта. Но разве он виноват в этом? Возможно, все дело в неправильном строении губ. Ест он деликатно, отлично владея ложкой, ножом и вилкой. Краснеет, когда при нем говорят сальности. Прекрасная привычка! Он никогда не выскакивает из-за стола первым, а весьма тактично предоставляет сделать это старшим по возрасту. Во время еды он постоянно смотрит по сторонам, стремясь по-дружески услужить кому-либо. Разве кто-то из стоящих столь же высоко, как он, способен на это? Если один из старших расскажет неудачный анекдот, он вежливо рассмеется, но стоит сослуживцу рассказать удачный, он промолчит. При этом он рассуждает примерно так: «Что будет с неудачными анекдотами, если их перестанут выпроваживать из-за стола услужливым смехом? Хорошим анекдотам смеяться вовсе не обязательно. И потом: разве не ужасно сидеть и наблюдать, как краснеют пожилые люди из-за того, что их слова не оценили. Согласись, читатель: этот бледный одинокий конторщик мыслит весьма благородно. Да, я люблю наблюдать свои персонажи во время еды. И еще: внешность нашего героя соответствует его поступкам, а поскольку поступки эти, как мы видим, не непристойны, то и внешность его не лишена привлекательности.