Жорис-Карл Гюисманс - Геенна огненная

И потом… потом… бессмысленно ставить в один ряд преступников и душевнобольных, одержимых дьяволом и сумасшедших. Девять лет назад четырнадцатилетний мальчик, Феликс Лемэтр, убил незнакомого ему ребенка и упивался его страданиями и криками. Он взрезал ему живот ножом, снова и снова втыкал лезвие в зияющую рану, а потом медленно отпилил ему голову. Он не испытывал ни малейшего раскаяния и на допросах демонстрировал ум и жестокость. Доктор Легран дю Соль и другие специалисты наблюдали за ним в течение нескольких месяцев, и ни разу им не удалось столкнуться с симптомами душевного заболевания, ни одного, хотя бы отдаленного намека на манию не было выявлено. А этот мальчик получил неплохое воспитание и не был растлен взрослыми!

Так и те, кто сознательно или невольно попадает в руки Сатане, совершают зло ради зла, они не более безумны, чем другие, чем монах, предающийся исступленным молитвам, или тот, кто творит добро ради добра. И это не имеет ничего общего с медициной, просто они живут на разных полюсах души, вот и все.

В XV веке эти две крайности воплотились в Жанне д’Арк и маршале де Рэ. Какие основания у нас считать, что Жиль страдал душевным расстройством, а поразительные подвиги Орлеанской Девы не имеют никакого отношения к умопомешательству?

«Однако в этой крепости, должно быть, случались весьма беспокойные ночи!» Дюрталь представил себе замок, который он посетил год назад. Тогда он решил, что для его работы будет полезно, если он побывает в местах, где жил де Рэ, и наберется воздуха, которым дышат оставшиеся руины. Он остановился в небольшой деревушке, расположенной у подножия главной башни замка. Он убедился, что легенды о Синей Бороде по-прежнему живы в Вандее, на бретонской земле. Молодые женщины говорили: «Это был юноша, который плохо кончил», более пугливые старушки истово крестились, проходя вечером мимо стен замка, еще хранились воспоминания о зарезанных младенцах, имя маршала внушало ужас.

Каждый день Дюрталь совершал прогулку от гостиницы, где он жил, к замку, возвышавшемуся над долинами де ля Крюм и де ля Севр. На склонах возвышенностей росли роскошные дубы, и их корни, вырвавшиеся из земли, напоминали клубки гигантских змей.

Он очутился в Бретани. То же небо и та же земля, небо унылое и торжественное, и солнце здесь выглядело более древним, оно устало золотило лишь вершины траурных лесов и пряди столетних мхов, а земля, насколько хватало взгляда, представляла собой бесплодные песчаные равнины с рыжими пятнами болот, вздыбленными камнями, осыпанные розовыми колокольчиками цветущего вереска, с желтыми прожилками стручков, в зарослях утесника, поросшие пучками дрока.

Этот серый небосвод, скудная почва, местами обагренная кровавой гречихой, дороги, окаймленные камнями, наваленными друг на друга без связующего цемента или штукатурки, тропинки, оплетенные изгородями, природная аскеза, заброшенные поля, калеки-нищие, чьи тела изъедены насекомыми и покрыты слоем грязи, скот, выродившийся, мелкий, приземистые коровы, черные бараны с холодным взглядом прозрачных голубых глаз, какие встречаются иногда у лесбиянок и славян, — все это было устоявшимся, прочным и не менялось, как казалось Дюрталю, на протяжении многих веков.

Места вокруг Тиффога портила лишь фабричная труба, торчавшая вдалеке, у самой реки Севр. Но в целом местность очень гармонировала с разрушенным замком. По всей видимости, этот замок был когда-то огромным. Обширное пространство, занятое жалкими огородами, было обнесено обломками укреплений и башен. Ряды голубоватой капусты, переродившейся моркови, ростки чахлой репы расползлись по полю, где когда-то гарцевали всадники, бряцая оружием, и устраивались шествия, в дымке ладана, под пение псалмов.

В углу была построена избушка. В ней обитали почти совсем одичавшие крестьяне. Казалось, они разучились понимать человеческую речь; оживление появлялось на их лицах только при виде серебряной монеты, которую они выхватывали из рук, вручая ответным жестом ключи.

Дюрталь часами бродил по руинам, вглядываясь в них, мечтая, курил, и никто не нарушал его покоя. К сожалению, к отдельным частям замка трудно было подступиться. Главная башня со стороны Тиффога была окружена глубоким рвом, поросшим могучими деревьями. Чтобы перебраться на другую сторону рва, пришлось бы идти по верхушкам и кронам деревьев, так как подъемные мосты были разрушены.

Но другая часть замка, окаймленная рекой Севр, была легкодоступной. Это крыло, обвитое ростками калины с белыми листами и плющом, уцелело. Рассохшиеся, пористые, как пемза, башни, посеребренные лишайниками и позолоченные мхом, хорошо сохранились, вплоть до зубцов, расшатанных ночными ветрами.

Внутри череда залов, сумрачных и холодных, отделанных камнем, с высокими сводчатыми потолками, напоминавшими днище лодки. Винтовая лестница вела наверх и вниз, в комнаты, соединенные переходами с неизвестно для чего предназначавшимися чуланами и глубокими нишами.

В нижней части коридор был таким узким, что в нем с трудом могли разойтись двое. Он постепенно накренялся, разветвлялся и заканчивался в настоящем тюремном помещении, неровные стены рябили, освещенные фонарями, отражали лучи, словно слюдяная пленка, пенились, словно сахарное кружево. И в верхних кельях, и в подземной тюрьме посетитель то и дело спотыкался об окаменевшие комья земли. Каменные мешки и колодцы зияли посередине или по углам комнат.

Наверху одной из башен, той, которая располагалась слева от входа, была крытая галерея, внутри ее кругом тянулась скамья, выдолбленная из камня. Здесь, наверное, размещались стражники, которые в случае нападения стреляли из бойниц, устроенных почему-то очень низко, на уровне ног. На этой галерее слова, произнесенные даже вполголоса, обтекали закругляющуюся стену и эхом отзывались на противоположной стороне.

Замок был хорошо укреплен снаружи и, по всей видимости, мог выдерживать продолжительную осаду. Изнутри он походил на тюрьму, где пленники гнили месяцами по колено в воде. Выйдя на воздух, Дюрталь чувствовал облегчение, почти блаженство. Но когда, пройдя сквозь грядки с капустой, он натыкался на развалины часовни или через подвальную ее дверь проникал в склеп, тоска снова охватывала его.

Часовня была выстроена в XI веке. Она выглядела маленькой, приземистой, массивные колонны с капителями, украшенными лепкой, ромбами и завитками, подпирали своды. Сохранился каменный алтарь. В пасмурные дни свет, словно просеянный сквозь роговую пластинку, проходил через отверстия, оседал на стенах, спугивая мрак, соскальзывая на серо-черную землю, падая в каменный мешок или колодец.

После обеда Дюрталь часто поднимался на холм и бродил среди потрескавшихся, полуразвалившихся стен. В ясные ночи часть замка становилась невидимой, а часть, наоборот, высвечивалась, серебристо-голубая, словно облитая ртутью, над Севром, и на поверхности реки всплывали, как рыбешки, россыпи лунного света.