Александр Дюма-сын - Дело Клемансо

Иза Доброновская».

«Не дожидаясь вашего ответа, кричу вам, как утопающий: спасите меня, ради Бога! Не оставляйте здесь! На словах я вам все скажу, писать же невозможно! Слишком тяжело обвинять родную мать! Ради всего святого, помогите мне, возьмите меня во Францию! Оставаться дольше с мамой — нельзя. Какая сцена произошла у нас и из-за чего! Не могу написать, это выше моих сил. Нельзя ли мне поселиться у вашей матери? Я могу давать уроки, зарабатывать свой хлеб. Пусть говорят, что я бежала, что меня увез влюбленный — мне все равно. Я совсем потеряла голову. Будь у меня деньги, сейчас же уехала бы. Одна подруга даст мне свой паспорт, но она бедна и денег дать не может. Если вы не можете или не хотите помочь мне, то не говорите о моем письме ни вашей матери, ни моей. Ах, отчего моя не похожа на вашу! Я подумала о монастыре, да боюсь, что не хватит у меня храбрости. Я могу быть хорошей и честной женщиной только в обыкновенном кругу! Не желает ли дочь г-на Рица взять меня к своим детям? Или г-жа Лесперон, на вечере у которой мы познакомились с вами (где это счастливое время?), не найдет ли она мне местечка? Господи, неужели бедная девушка, хорошенькая, трудолюбивая (помните мои кошельки?), скромная, честная — да, честная, потому что я отвергла бесчестное богатство, поняли? — неужели, говорю я, такая девушка не найдет мужа, потому что у нее нет приданого? Делайте с вашей Изой что хотите. Лучшего друга у меня нет, повторяю, и вас никто так не любит, как ваша несчастная, маленькая жена.

Иза Доброновская».

«Вы мой ангел-хранитель! Плачу от радости и восторга, читая ваше письмо. Итак, вы любите меня с первой встречи? И я также! Это судьба. Поцелуйте вашу маму за меня. Завтра я выезжаю, если можно будет. Все расскажу при свидании. Посылаю вам в этом последнем письме мой локон. Если умру дорогой, это будет память обо мне. Как получите это письмо, не уходите из мастерской или оставляйте ключ в дверях. Какое счастье!.. Я вас люблю, люблю, люблю! Какое блаженство произносить эти слова.

Твоя настоящая жена Иза».

В то время она была искренна. Для моего дела выгоднее было бы обвинить ее в вечном притворстве, но я не хочу лгать и клеветать. Да, когда она ехала ко мне, она не лицемерила и ни о чем вперед не загадывала. Она так же, как и я, подчинялась роковому закону наследственности. В человеке столько противоречий! Даже в самом порочном найдешь кое-что хорошее.

На другой день после получения письма от Изы пришло на мое имя следующее послание:

«Вы украли мою дочь, милостивый государь, мою единственную дочь, из-за которой я жила и боролась столько лет! И вот награда от нее! Дай Бог вам счастья, только сомневаюсь: неблагодарная дочь будет плохой женой. Бумаги для брака все у нее, пусть выходит замуж, лучшего я ей ничего не могу предложить. Будьте покойны, обо мне больше не услышите. Исполню долг до конца. Вспомните когда-нибудь мое пророчество: судьба отомстит вам за меня.

Честь имею кланяться.

Графиня Доброновская».

Об этом письме я, разумеется, ничего не сказал ни моей матери, ни г-ну Рицу; впрочем, и о моих намерениях насчет Изы я еще ничего не говорил. Материальное положение мое было в то время исключительно блестящее для художника моих лет; я зарабатывал чистых тридцать-сорок тысяч франков в год. Конечно, я откладывал, и мы с матерью, привыкшие к скромной жизни, тратили немного. Лишняя ноша не пугала меня. Идеал мой осуществлялся: я возьму в жены бедную, одинокую девушку и отчасти вознагражу зло, сделанное эгоистом-отцом по отношению к моей матери! Равновесие будет восстановлено… Наконец, я любил Изу! Назовите меня мечтателем, глупцом — но это так.

Я предупредил мать о приезде Изы. Она только и заботилась о моем счастье и находила бы весьма естественным, что все женщины от меня без памяти. Приданое также не составляло для нее важного вопроса. Может быть, она даже боялась блестящей партии для меня и радовалась, что небогатая невестка войдет в семью, а не отнимет у нее сына. Бедная женщина! Она не знала ни жизни, ни людей; она была проста сердцем и умом! Она радостно приняла мои сообщения и приготовила комнату для «дочки», как она называла Изу.

Дружба моя и благодарность г-ну Рицу оставались те же, но виделись мы, конечно, не так часто. Он интересовался моими работами и, к чести его надо сказать, никогда не завидовал моим успехам. А находилось много неделикатных и злорадных людей, хваливших меня в ущерб учителю.

«Ученик — его лучшее произведение! — колко писали они в рецензиях. — Не будь П. Клемансо, г-н Риц остался бы в полной неизвестности!» и т. д. Такие отзывы возмущали меня несправедливостью; я становился еще предупредительнее к учителю, спрашивал его совета, старался заявить товарищам, как много я обязан указаниям опытного скульптора, но выходило, точно я старался загладить перед ним вину в моем успехе и подчас чувствовал себя очень неловко в его присутствии. Он великодушно прощал мои хорошие намерения, но отлично понимал, что я давно иду своей дорогой, оставил его позади и в советах его не нуждаюсь.

Графиня Нидерфельдт с мужем и детьми жила с отцом; Константин служил офицером в Африке и, когда приезжал в отпуск, всегда навещал меня как старого друга.

Я счел своим долгом объявить о моих намерениях г-ну Рицу. Рассказал ему идеальный роман моей юности и предполагаемую развязку.

— Вы объявляете мне решение или просите совета? — спросил старик.

— Дело решено.

Он сердечно обнял меня.

— В таком случае примите мои поздравления и лучшие пожелания! Помните, что холостой или женатый, — вы свой человек в моей семье.

— Будете вы моим свидетелем в церкви?

— С удовольствием.

Почему не высказал он мне тогда своих опасений?

Впрочем, я бы ему не поверил!

Второго марта, в полдень, Иза вошла в мою мастерскую. Дверей я не запирал в ожидании дорогой гостьи.

Лицо ее было закрыто густой вуалью, три раза обернутой вокруг головы; она остановилась посреди комнаты и несколько мгновений не говорила и не шевелилась, точно воплощение непроницаемой судьбы. Я сидел как прикованный, вперив в нее глаза, сердце мое грозило выпрыгнуть из груди.

Тогда она развернула таинственную вуаль, сбросила шляпу и своей ликующей красотой осветила все вокруг. Возможно ли, чтобы эта богиня явилась ко мне? Чем заслужил я такое невероятное счастье?

Она хорошо знала свою силу и, видя, что я окаменел от восторга, спросила:

— Ты находишь, что я хороша?

Я схватил ее в объятия и покрыл безумными поцелуями ее волосы и руки.

— Во все время дороги я не поднимала вуали! — бормотала она восторженно. — Никто не должен был видеть меня раньше тебя! Мне казалось, что это была бы измена. Ты также красив, очень красив! Как мы будем любить друг друга! Какое счастье! А мать твоя, где же она? Надо расцеловать ее. Комната моя готова? Теперь я одна в целом свете. Оно и лучше: теперь я вся твоя. Скорее женимся, ведь так? Вот мои бумаги. Они были приготовлены для Сержа, знаешь. Но у него не хватило храбрости бороться с семьей. Тем лучше. В последнюю минуту я сама бы ему отказала. Ведь я тебя люблю! Скорее покажи мою комнату, я падаю от усталости.