Николай Лейкин - Вне рутины

— Да не надо мнѣ ничего этого, потому что замужъ я за него не пойду, — отвѣчала Соняша.

— А онъ думаетъ, что пойдешь, надѣется и старается себя обрисовать передъ тобой во всѣхъ чертахъ, чтобы ты видѣла, что онъ за человѣкъ есть. По моему, надъ нимъ не только не слѣдуетъ издѣваться и пренебрегать имъ, а прямо надо быть ласковой и пріятной. Человѣкъ онъ со средствами, въ чинахъ и можетъ быть для тебя хорошимъ мужемъ.

— Да ужъ слышали, слышали, слышали! Нѣсколько разъ слышали! — съ неудовольствіемъ отвѣчала Соняша и, прекративъ разговоръ о Іерихонскомъ, пошла переодѣваться въ капотъ.

Черезъ полчаса, убравъ съ кухаркой въ столовой принадлежности чаепитія, Манефа Мартыновна застала дочь въ спальнѣ, сидѣвшею передъ открытой книгой и кушавшей конфеты, принесенныя Іерихонскимъ. Она улыбнулась и сказала дочери:

— Ага! Надъ Іерихонскимъ издѣваешься, а конфеты-то его все-таки ѣшь.

— А что-жъ, выбросить ихъ, что-ли? — отвѣчала Соняша и предложила матери:- Не хотите-ли вотъ засахаренную грушу?

— Кушай ужъ ты. А я боюсь, зубы не разболѣлись-бы. Вѣдь никто изъ твоихъ молодыхъ поклонниковъ никогда не подносилъ тебѣ ни конфетъ, ни цвѣтовъ, а Іерихонскій сразу и то, и другое…

— Да вѣдь это нынче и не принято.

— Вздоръ. Оттого, что тѣ всѣ, что называется, шантропа, а этотъ человѣкъ основательный, человѣкъ съ настоящими солидными намѣреніями, влюбленный въ тебя и ищетъ случая хоть чѣмъ-нибудь передъ тобой выслужиться.

Соняша улыбнулась.

— Бомбоньерка съ конфетами три рубля и гіацинты рубля три. Хороша выслуга! — сказала она.

— Однако, твой лейтенантъ и этого тебѣ не подносилъ.

— Дался вамъ этотъ лейтенантъ! Какъ что — сейчасъ лейтенантомъ попрекать.

— Вотъ тоже и жильцы наши, которые за тобой ухаживали. Поднесли-ли они тебѣ что-нибудь хоть вскладчину въ день твоего ангела 17-го сентября? А сами, между тѣмъ, пили и ѣли у тебя на именинахъ, всѣ комнаты окурками папиросъ засорили.

— Какая вы, посмотрю я на васъ, взяточница! — покачала головой Соняша.

— Тутъ не во взяточничествѣ дѣло, а за любезность надо любезностью платить. Вѣдь они тогда одной семги у меня слопали на полтора рубля.

Манефа Мартыновна, какъ и всегда, на сонъ грядущій разложила два раза пасьянсъ, потомъ сбила карты и пошла въ спальню ложиться спать. Соняша уже лежала въ постели раздѣтая и читала. Мать подсѣла къ ней на кровать и погладила ее по головѣ, сказавъ: «глупая, совсѣмъ глупая».

Соняша оставила читать, зѣвнула, потомъ улыбнулась и проговорила:

— Навѣрное опять объ Іерихонскомъ сбираетесь говорить,

— А хоть-бы и объ немъ? Какъ хочешь, а въ нашей жизни онъ представляетъ эпоху, — сказала мать.

— Ужъ и эпоху! — потянулась Соняша.

— А ты какъ думаешь? Конечно-же, эпоху. По моему, счастье намъ въ руки валится, а мы не хотимъ его принять.

— Говорите. Я буду слушать. Вѣдь вы адвокатъ Іерихонскаго и всѣ слова будутъ въ защиту его.

— Въ защиту здраваго смысла, другъ мой. Я вижу, что ты теперь успокоилась, въ благодушномъ настроеніи — вотъ я и хочу поговорить, — сказала мать.

— Просто спать хочу, — отвѣчала Соняша и зѣвнула.

— Ну, такъ вотъ… Я тебѣ признаюсь… Пока ты давеча одѣвалась, чтобы выйти къ Іерихонскому, а онъ сидѣлъ со мной, то онъ вѣдь чуть не со слезами на глазахъ упрашивалъ меня направить тебя и подготовить такъ, чтобы ты ему не отказала, когда онъ будетъ дѣлать тебѣ предложеніе.

— Ну, вотъ! Адвокатскія рѣчи! — воскликнула Соняша.

— Да, адвокатскія. Онъ хотѣлъ даже сегодня излить передъ тобой свою душу и просить твоей руки, но я убѣдила его сегодня не ставить этого вопроса ребромъ, а дать тебѣ попривыкнуть къ нему, поприглядѣться немножко къ нему, — продолжала мать.

— И чѣмъ больше я къ нему приглядываюсь, тѣмъ больше влюбляюсь, — перебила Соняша мать.

— Будь, другъ мой, безъ ироніи. Я говорю съ тобой серьезно. Ну, вотъ я удержала его отъ объясненій съ тобой, обѣщалась тебя подготовить и просила дать мнѣ дней десять сроку. И онъ согласился. «Скажите, говоритъ, ей, что ее лелѣять буду, какъ цвѣтокъ тепличный, на рукахъ ее носить, смотрѣть на нее, какъ на святыню…».

Манефа Мартыновна сама сочинила эту фразу.

— Вишь какъ подъѣзжаетъ! А потомъ и возьметъ въ ежовыя рукавицы, — проговорила дочь.

— Полно, Соняша, не такая ты дѣвушка, чтобы даться ему въ руки! Да къ тому-же пожилые люди очень хорошо понимаютъ, что, женясь на дѣвушкѣ моложе себя, они только лаской и угодливостью могутъ заслужить ихъ расположеніе.

— Какъ вы сладко поете!

— Соняша! Опомнись и подумай, что у тебя впереди! На что ты можешь разсчитывать, если не выйдешь замужъ за Іерихонскаго? Старое дѣвство. А умру я — ты безпомощна. Ты неумѣлый, ни къ чему практическому неспособный человѣкъ.

— Врете вы. Мнѣ стоитъ только захотѣть, и я всегда найду себѣ уроки и другую заработку.

— И умрешь въ углу. Въ комнатѣ съ мебелью. А выйдешь замужъ за Іерихонскаго, передъ тобой жизнь въ довольствѣ, пенсія… Подарки… Домъ у него полный. Онъ намекнулъ и на выигрышные билеты, и на брилліанты.

— И на шубу… — вставила Соняша.

— Да, и на шубу. Вѣдь это, обыкновенно, въ приданое дается, а тутъ и никакого приданаго. Подумай, Соняша, — просила мать.

— Скажите ему, чтобы онъ лошадей для меня завелъ, тогда подумаю.

— Ты шутишь, Соняша, а я говорю серьезно.

— Нисколько не шучу. Ужъ продаваться, такъ продаваться, чтобы было не дешево.

— Ахъ, Соняша! Да какая-же тутъ продажа?

— А что-же? Выходъ замужъ по. любви?

— По благоразумію, Соняша, по благоразумію. И вотъ я прошу тебя быть благоразумной и подумать. Подумай, другъ мой, къ завтрему. А завтра утромъ и скажешь мнѣ. Утро вечера мудренѣе. Подумаешь?

Соняша помолчала и сквозь зѣвоту отвѣчала:

— Хорошо. Подумаю. Отъ думы ничего не сдѣлается.

Мать поцѣловала Соняшу, перекрестила ее и начала раздѣваться.

На утро Манефа Мартыновна вышла въ кухню, чтобы заказать Ненилѣ обѣдъ и увидала тамъ кухарку Іерихонскаго Дарью. Та встала съ табуретки, на которой сидѣла, и съ сіяющимъ лицомъ поклонилась Мавефѣ Мартыновнѣ.

— Къ кухарочкѣ вашей пришла, чтобы вмѣстѣ съ ней за провизіей въ лавки идти, — сообщила она. — Очень ужъ мы, матушка-барыня, съ ней подружились. Господа наши подружились и мы тоже.

— Ну, что-жъ, дѣло хорошее, — отвѣчала Заборова, чтобы что-нибудь сказать.

Ободренная отвѣтомъ, Дарья опять поклонилась.

— Когда, матушка-барыня, на свадьбу-то дадите разрѣшеніе нашему генералу? — спросила она. — Очень ужъ онъ истомился у насъ и все настоящаго положенія ждетъ. Онъ вчера ужъ и фракъ новый заказалъ.

— А это ужъ наше дѣло и тебѣ въ него мѣшаться не слѣдъ.

И Манефа Мартыновна, дабы не плодить съ Дарьей разговора, вызвала Ненилу для заказа обѣда въ столовую.