Николай Лейкин - Вне рутины

— Отвѣтъ получите скоро, — спокойно отвѣчала Соняша. — Вчера уже я написала условія, при которыхъ я могу выйти за него замужъ. Надо будетъ только еще разъ проредактировать.

— Можетъ быть ты ставишь такія условія, что ему будетъ жизнь не жизнь? — спросила мать.

— Нѣтъ, я выговариваю себѣ только свободу.

— Но вѣдь свобода тоже всякая бываетъ. Можно полюбопытствовать?

— Какая вы нетерпѣливая! Въ свое время узнаете. Прежде всего я выговариваю, чтобы онъ мнѣ далъ отдѣльный видъ на жительство, когда-бы я этого ни потребовала.

— Ахъ, Соняша! Вѣдь это-же значитъ съ перваго раза облить человѣка холодной водой.

— Ну, пускай не соглашается. Плакать не будемъ. И замѣтьте, это долженъ онъ подписать: «симъ обязуюсь… и такой-то, такой-то».

— Ты можетъ быть и насчетъ меня ставишь условія? Напримѣръ, гдѣ мнѣ жить: съ вами или отдѣльно? — допытывалась мать.

— Конечно было-бы лучше, если съ нами. Вы хорошая хозяйка, а я хозяйничать по дому не люблю, но за этимъ я не погонюсь, — отвѣчала Соняша.

— Не любятъ матерей-то! Врядъ-ли онъ согласится, — покачала головой Манефа Мартыновна.

Она хотѣла выпытать у дочери еще и другіе пункты, но тутъ въ столовую вошла Ненила.

— Дарья верхняя къ вамъ пришла и письмо принесла отъ генерала, — сказала она.

— Давай письмо-то. Гдѣ оно? — спросила Манефа Мартыновна.

— Да у меня руки грязныя, такъ я не взяла письмо-то. Пусть Дарья сама подастъ.

— Вытри руки и принеси письмо.

— Хорошо-съ. Только чего-жъ вы Дарью-то боитесь! Она женщина хорошая.

Ненила сходила въ кухню, вернулась съ письмомъ и спросила:

— А Дарьѣ ждать? Велѣно отвѣтъ принести.

— Отвѣтъ пришлемъ.

Но въ это время изъ кухни высунулась голова Дарьи и заговорила:

— Милая барыня, только вы съ отвѣтомъ-то поторопитесь. Генералъ сегодня не пошли на службу, сидятъ дома и очень скучаютъ.

— Сейчасъ-же и пришлемъ отвѣтъ, — отвѣчала Манефа Мартыновна и начала разрывать конвертъ. — Видишь, — сказала она дочери, когда Дарья скрылась:- онъ ужъ скучаетъ и напоминаетъ. Навѣрное напоминаетъ.

Соняша поморщилась и замѣтила:

— Носитесь вы съ этимъ генераломъ, какъ курица съ яйцомъ.

Манефа Мартыновна пробѣжала про себя письмо и, повеселѣвъ, сообщила:

— Къ себѣ сегодня вечеромъ зоветъ на чашку чая. «Былъ-бы въ высшей степени счастливъ, если-бы вы пожаловали сегодня вечеромъ ко мнѣ на чашку чая. Не смѣю настаивать, но чувствовалъ-бы себя на седьмомъ небѣ, если-бы и дорогая Софья Николаевна удостоила меня своимъ любезнымъ посѣщеніемъ»… — прочитала она. — Надо отвѣчать.

Она взглянула вопросительно, на дочь.

— Вы ступайте и любезничайте съ нимъ, а я не пойду, — отвѣчала та.

— А отчего? Мнѣ кажется, до окончательнаго отвѣта съ твоей стороны, было-бы очень полезно, если-бы ты побывала со мной у него и посмотрѣла на его домашній бытъ и обстановку.

— Не пойду, — подчеркивала Соняша. — А вы идите.

— Я-то пойду. Я что-жъ… Даже и помимо того, чтобы у насъ доброму дѣлу съ нимъ быть, всегда пріятно имѣть такое знакомство.

— Ну, вотъ и отлично. А потомъ мнѣ все и разскажете.

— Но вѣдь онъ, Соняша, у меня будетъ спрашивать насчетъ своего-то дѣла.

— Завтра, завтра мы ему сообщимъ время, когда онъ можетъ явиться ко мнѣ съ предложеніемъ. Такъ ему и скажите, что завтра мы ему дадимъ знать, въ какой день и въ какой часъ.

Манефа Мартыновна сейчасъ-же принялась писать Іерихонскому отвѣтъ, что съ удовольствіемъ принимаетъ его приглашеніе и хотя можно было все это выразить въ трехъ строчкахъ, но надъ отвѣтомъ она сидѣла долго, разорвала три листка бумаги и въ концѣ концовъ послала Ненилу устно объявить Іерихонскому, что очень рада и придетъ вечеромъ на чаепитіе.

— Ты смотри не перепутай, — предупреждала она Ненилу. — Ты скажи такъ: Манефа Мартынова, молъ, вамъ кланяются, благодарятъ и прислали сказать, что будутъ у васъ въ семь часовъ.

— Слушало-съ, барыня. Зачѣмъ-же перепутать? Такъ и скажу, — отвѣчала Ненила.

— Да не пропади, не застрянь тамъ, а скорѣй домой.

— Зачѣмъ-же я буду застревать? Съ какой стати? Я свое дѣло знаю.

Манефѣ Мартыновнѣ очень хотѣлось быть у Іерихонскаго. Она такъ и стремилась къ нему. Тотчасъ-же послѣ обѣда она начала одѣваться. Сначала надѣла на себя сѣрое шерстяное платье и черный фаншонъ нацѣпила на темя, посмотрѣла на себя въ зеркало и стала переодѣваться въ коричневое шелковое платье. Потомъ сдернула съ головы черный фаншонъ и стала прикладывать бѣлый кружевной. Дочь смотрѣла на нее и смѣялась.

— Словно не я невѣста-то Іерихонскаго, а вы, — говорила она. — Словно не ко мнѣ онъ сватается, а къ вамъ. Не знаете даже, какъ одѣться.

— Да просто ужъ очень сѣрое-то платье, — добродушно отвѣчала мать. — Съ какой стати я буду нищаться въ сѣромъ, если у меня есть что получше одѣть!

Затѣмъ она попросила у дочери духовъ и подушила себя. Дочь продолжала улыбаться и говорила ей:

— Вы все подробнѣе осматривайте и узнавайте. Да узнайте, сколько у него капитала лежитъ.

— А право, ты пошла-бы со мной къ нему? — начала Манефа Мартыновна, видя веселое настроеніе дочери. — Сама-бы все и высмотрѣла, сообразила.

— Нѣтъ, нѣтъ. Ступайте одна.

Манефа Мартыновна одѣлась, посмотрѣла на часы, но часы показывали только половину седьмого.

— Чего-же это я спозаранка-то? — сказала она. — не хорошо раньше семи. Лучше ужъ подождать.

— Да идите, идите, — торопила дочь.

— Нѣтъ, ужъ подожду до семи. Сяду и разложу пасьянсъ.

Она сѣла, взяла карты, стала ихъ раскладывать на столѣ, но тотчасъ-же остановилась и спросила дочь:

— А что, не сходить-ли мнѣ передъ визитомъ-то въ кондитерскую и не купить-ли сладкій пирогъ для него? Съ пустыми-то руками какъ будто не ловко идти.

— Ну, вотъ… Выдумайте еще что-нибудь.

— Да вѣдь онъ, душечка, тебѣ и конфеты, и цвѣты принесъ.

— Такъ то онъ, а не вы. Онъ у насъ заискиваетъ, а вамъ что-же… Какъ это вы не умѣете держать себя! Вы дама. Какіе тутъ пироги!

— Ну, безъ пирога, такъ безъ пирога. Вѣдь не именинникъ-же онъ, въ самомъ дѣлѣ, - согласилась Манефа Мартыновна, сбила карты недоконченнаго пасьянса, поднялась изъ-за стола и проговорила:- Пойду потихоньку. Что за важность, что немножко рано!

И она, не надѣвъ на себя верхняго платья, вышла изъ своей квартиры на лѣстницу и стала взбираться въ верхній этажъ къ Іерихонскому.

Послѣ звонка Іерихонскій самъ отворилъ дверь, весь сіяющій улыбкой, и возгласилъ:

— Добро пожаловать, многоуважаемая гостья Манефа Мартыновна! Скорблю только, что вы одна счастливите меня своимъ посѣщеніемъ. О, сколь горда и непреклонна прекраснѣйшая Софья Николаевна!

— Ахъ, это вовсе не изъ гордости, Антіохъ Захарычъ, — отвѣчала Манефа Мартыновна. — Гордости тутъ никакой, а у ней, откровенно говоря, характеръ такой странный. Она удивительно какъ трудно со всѣми сходится. Сначала то-есть. А потомъ, какъ къ кому привыкнетъ и сойдется съ кѣмъ, то это золотая дѣвушка. Ну, здравствуйте, дорогой сосѣдъ.