Николай Лейкин - Вне рутины

— Больше ничего съ вашей стороны? — спросилъ онъ.

— Есть детали, но объ этомъ мы, я думаю, можемъ послѣ уговориться. Вотъ, напримѣръ, вы сейчасъ назвали себя домосѣдомъ и приписали это себѣ, какъ достоинство, а я домосѣдкой вовсе быть не хочу. Я только потому и замужъ за васъ выхожу, Антіохъ Захарычъ, что я жить хочу, жить желаю… Но объ этомъ послѣ, послѣ…

Іерихонскій спохватился.

— Я, добрѣйшая Софія Николаевна, это только такъ сказалъ… — проговорилъ онъ. — Сказалъ, чтобы пояснить вамъ, что я свой домъ люблю, а конечно, съ молодой женой и выѣхать пріятно, и все эдакое… Мы поѣдемъ и въ театры, и весной въ Павловскъ на музыку… Все, все… Вы не безпокойтесь…

— Послѣ, послѣ… Съ меня довольно, — махнула рукой Соняша.

— Можетъ быть, хотите относительно жительства вашей мамаши что-нибудь сказать, относительно «многоуважаемой?..

— Послѣ, послѣ!.. Да что вы все то многоуважаемая, то добрѣйшая… Бросьте вы эти вставки! Будемъ говорить проще… — оборвала Іерихонскаго Соняша.

— Слушаю-съ, — поклонился онъ, привсталъ и спросилъ:- Могу я считать, что мое сегодняшнее предложеніе вамъ руки и сердца оффиціально вами принято?

— Зачѣмъ-же опять оффиціально-то? Вы здѣсь не на службѣ. Я согласна и принимаю ваше предложеніе. Вотъ моя рука.

Послѣднія слова Соняша произнесла стоя, улыбнулась и протянула Іерихонскому руку.

Онъ приникъ къ ней, цѣловалъ долго и наконецъ сказалъ:

— Надо объявить мамашѣ. Гдѣ-же она? Многоуважаемая Манефа Мартыновна!

— Опять многоуважаемая! — одернула его Соняша.

— Я здѣсь! Иду, иду! — послышалось изъ-за двери.

Дверь отворилась и показалась Манефа Мартыновна. Она была ужъ въ слезахъ, держала въ рукахъ икону, вынутую изъ кіота и обернутую снизу чистой бѣлой салфеткой.

— Кажется, кончили, сладились, сговорились? Можно поздравить и благословить? — бормотала она» приблизясь къ Соняшѣ и Іерихонскому. — Ну, поздравляю… Ну, дай Богъ счастливо. Душевно рада. Соняша дѣвушка хорошая, но у ней есть въ характерѣ противорѣчіе, и за это ужъ вы ее, Антіохъ Захарычъ, извините. Она часто говоритъ то, чего и не чувствуетъ, изъ-за своей рѣзкости… Право…

Послѣдовали объятія. Манефа Мартыновна цѣловала и дочь, и будущаго зятя.

— А теперь позвольте благословить васъ по православному обычаю иконой, — сказала она.

— Да надо-ли это? Кажется, при принятіи предложенія этого не дѣлается, — возразила Соняша.

— Крѣпче, крѣпче такъ… — сказалъ Іерихонскій и сталъ передъ Манефой Мартыновной, склонивъ голову.

Подошла и Соняша, но рядомъ съ Іерихонскимъ не встала, а какъ-то поодаль.

Манефа Мартыновна благословила ихъ. Опять объятія и поцѣлуи.

Іерихонскій стоялъ, заискивающе смотрѣлъ на Соняшу и проговорилъ:

— Могу я и отъ васъ теперь удостоиться поцѣлуя, Софія Николаевна?

— Цѣлуйте… — произнесла Соняша.

Онъ обтерся платкомъ и поцѣловалъ ее. Она вздрогнула, почувствовавъ прикосновеніе его губъ, и тотчасъ-же отвернулась отъ него и сморщилась. Іерихонскій, впрочемъ, не замѣтилъ этого.

Въ этотъ вечеръ Іерихонскій сидѣлъ у Заборовыхъ довольно долго, все время помѣщаясь около Соняніи, и любезничалъ съ ней. Онъ былъ очень комиченъ съ своими масляными улыбками гладкобритаго лица, то и дѣло наклонялся къ ней цѣловать ея руки и послѣ совершенія поцѣлуя долго шамкалъ своими синевато-красными губами, какъ-бы смакуя какое-нибудь очень вкусное блюдо. Требованіе Соняніи о выдачѣ ей отдѣльнаго вида на жительство, если она почему-либо не сойдется съ мужемъ характеромъ, въ первое время облило его какъ холодной водой, но потомъ онъ успокоилъ себя, что это было ничто иное какъ игра въ либерализмъ бывшей курсистки. «Навѣяное… Начиталась… Вѣдь среди дѣвицъ, нахватавшихся науки, только и разговора, что о яко-бы гнетѣ мужей — вотъ она въ модную дудку и играетъ. Опять-же, очевидно, и молодежь наговорила, студенты-квартиранты, которые у нихъ столуются. А потомъ все это пройдетъ, забудется, вывѣтрится, — разсуждалъ онъ. — Ну, зачѣмъ ей отдѣльный видъ понадобится, если я окружу ее полнымъ довольствомъ и во всемъ буду угождать ей»?

Соняша-же, принимавшая въ началѣ вечера всѣ его масляные взгляды равнодушно и отвертываясь, мало-по-малу привыкла къ нимъ и въ концѣ концовъ стала даже слегка кокетничать съ нимъ.

Весь вечеръ разговоръ происходилъ о предстоящей свадьбѣ. Разсуждали даже о малѣйшихъ деталяхъ жизненной обстановки. Манефа Мартыновна не отходила отъ дочери и Іерихонскаго и вела общій разговоръ, сдерживая черезчуръ большія требованія, предъявляемыя дочерью.

Прежде всего было съ обѣихъ сторонъ рѣшено, чтобы свадьба была какъ можно скорѣе. Соняша особенно поддерживала это.

— Да, да… Пожалуйста скорѣе, — сказала она. — Никакого особеннаго парада не надо, а только скорѣе. Скромно, тихо, безъ гостей, но только не тянуть. Эти тревожныя ожиданія могутъ только аневризмъ развить. Долго я за васъ не соглашалась замужъ выходить, все думала, а теперь, когда ужъ надумала и рѣшилась, то хочу сразу въ воду спрыгнуть, прямо съ головой. Знаете, какъ при купаньи въ холодную воду…

Мать слегка покачала головой на послѣднія слова дочери, а Іерихонскій немного покосился и отвѣчалъ:

— Зачѣмъ-же въ холодную-то, добрѣйшая?.. Завѣряю васъ, что замужество вамъ не будетъ казаться холодной водой.

— Ахъ, Антіохъ Захарычъ, да вѣдь я васъ почти не знаю! Ну, велико-ли наше знакомство? Вы пожалуйста не обижайтесь, но я говорю, что чувствую, и потому прошу, чтобы все это скорѣе…

— Стало быть, квартиру вы не желаете увеличивать? На моей нынѣшней квартирѣ мы останемся? — спросилъ Іерихонскій, уставившись на Соняшу.

Она задумалась.

— Я полагаю, не надо, — сказала она, взглянувъ на мать. — Перемѣнить квартиру можно потомъ, осенью. Теперь дѣло къ веснѣ идетъ. Наймите лучше хорошенькую дачку на лѣто. Какъ вы думаете, мамаша?

— Да конечно-же, — согласилась Манефа Мартыновна.

— Только не въ томъ прелестномъ уголкѣ, гдѣ рай земной, — подхватила Соняша. — Помните, вы мнѣ о вашей завѣтной мечтѣ разсказывали, о раѣ-то земномъ? Гдѣ это? На рѣкѣ Мстѣ, что-ли? Ну, такъ не тамъ, а въ такомъ мѣстѣ, гдѣ можно съ людьми встрѣчаться, публику видѣть.

— Какъ вамъ будетъ угодно. Ваше желаніе для меня законъ, — поклонился Іерихонскій. — Гдѣ прикажете?

— Ну, въ Павловскѣ, въ Ораніенбаумѣ. Изъ Ораніенбаума мнѣ далеко на службу будетъ каждый день ѣздить.

— Боже мой, да ужъ въ первые-то мѣсяцы женитьбы службой можно, я думаю, немного и пренебречь.

Іерихонскій улыбнулся.

— Служба прежде всего-съ, — проговорилъ онъ. — Она хлѣбъ даетъ, дачу даетъ.

— Ну, отпускъ взять. Вѣдь можно отпускъ взять.

— Отдаляется пенсія-съ. Я шестнадцать лѣтъ не бралъ ни на недѣлю отпуска въ этомъ разсчетѣ.