Николай Лейкин - Вне рутины

— А вотъ не буду!

Соняша топнула ножкой.

Студентъ поднялся и проговорилъ Соняшѣ:

— А за симъ письмомъ прощайте, ваше превосходительство. Ужъ теперь вы превосходительство. Завтра, по заведенному обычаю, пришлю вамъ утромъ хлѣбъ-соль на новоселье, ваше превосходительство.

Хохотовъ ушелъ, и Манефа Мартыновна осталась одна съ дочерью.

— Поднеси, Соняша, мужу халатъ-то, что мы купили для него, да и туфли, — сказала она дочери. — Онъ тебя даритъ, даритъ, а ты хоть-бы что! Халатъ у него на постели лежитъ.

— Ахъ, не желаю я ничего этого! Бросьте вы всякія церемоніи и обычаи! Не для меня они, отвѣчала раздраженно Соняша. — Мужъ… Когда вы говорите это слово, я вздрагиваю. У меня: лихорадка дѣлается. Брр…

И Соняша, зажмурившись, покрутила головой. Мать разсердилась.

— Да ты какая-то порченая, какая-то вся шиворотъ-на-выворотъ, — проговорила она. — Какъ-же мнѣ его твоимъ мужемъ-то не называть, если онъ теперь дѣйствительно мужъ!

— Зовите просто Антіохомъ Захарычемъ.

Вошелъ Іерихонскій. Онъ былъ въ сѣренькой пиджачной парочкѣ и на шеѣ его красовался пестрый галстукъ крупными красными горошинами на коричневомъ полѣ. Онъ не зналъ, о чемъ говорить, и началъ:

— А та пожилая дама, которую вы, Софія Николаевна, давеча въ церкви видѣли, прямо святая женщина. Я говорю о ея сіятельствѣ графинѣ…

— Бросьте… — раздраженно перебила его Соняша. — Для васъ она свята, а для меня просто дура.

— Зачѣмъ-же такъ-съ? — повелъ плечами Іерихонскій. — Я черезъ ихъ сіятельство чипъ дѣйствительнаго статскаго получилъ. Онѣ хлопотали.

Манефа Мартыновна была какъ на иголкахъ.

— Ну, что-жъ, напиться мнѣ съ вами чаю или сейчасъ домой идти? — проговорила она въ недоумѣніи.

— Пожалуйста, попейте съ нами чайку, Манефа Мартыновна. Намъ это будетъ особенно пріятно, — поклонился Іерихонскій. — Я распорядился насчетъ самовара и Семенъ сейчасъ подастъ его.

За чаемъ разговоръ вязался плохо. Соняша сидѣла надувшись. Іерихонскій опять что-то началъ разсказывать о своихъ почетныхъ гостяхъ, бывшихъ въ церкви, но Соняша опять перебила его:

— Что мнѣ ваши гости! Они вамъ интересны, а не мнѣ.

Черезъ минуту онъ попробовалъ опять заговорить.

— А господинъ товарищъ министра, знаете, что мнѣ относительно васъ, Софія Николаевна, сказалъ? — спросилъ онъ.

— Не интересуюсь покуда знать. Голова болитъ… Потомъ разскажете… — отвѣчала Соняша и стала прикладывать себѣ ко лбу холодное блюдечко…

— Голова болитъ? Не подалъ-ли мерзавецъ Ceменъ самоваръ съ угаромъ? — засуетился Іерихонскій и сталъ прикрывать крышкой трубу самовара.

Попробовала заговорить и Манефа Мартыновна.

— Куда поѣдете завтра съ визитами? — задала она вопросъ Іерихонскому.

— Пунктовъ въ десять придется, Манефа Мартыновна… — отвѣчалъ тотъ со вздохомъ, но Соняша и тутъ его оборвала.

— Никуда я не поѣду, — отрѣзала она.

Іерихонскій испугался.

— Позвольте, дорогая Софія Николаевна… Господину товарищу министра-то надо-же отдать визитъ, у ея сіятельства графини Стопцевой придется побывать, иначе это было-бы крупнымъ невѣжествомъ.

— Нельзя, Соняша… — попробовала убѣдить ее мать.

— Невозможно не ѣхать, Софія Николаевна. Рѣшительно невозможно! — вскидывалъ на нее умоляющій взоръ Іерихонскій. — Отъ нихъ зависитъ моя карьера.

— Ахъ, какіе вы китайцы! Какая въ васъ еще допетровская Русь сидитъ! — покачала головой Соняша.

— Современная Русь, Софія Николаевна, современная… — твердилъ Іерихонскій, сидя какъ на иголкахъ.

— Ну, хорошо, — сдалась Соняша. — Къ товарищу вашего министра я еще согласна, согласна и къ графинѣ, постарайтесь только поѣхать въ такое время, чтобы ихъ намъ не застать дома и можно карточки оставить.

— Къ его превосходительству тайному совѣтнику Захватову еще, надо…. Потомъ…

— Ни къ Захватову, ни къ Перехватову, ни къ кому больше! А завтра мы въ оперу поѣдемъ. Потрудитесь ложу достать! — скомандовала Соняша.

— Въ оперу вечеромъ-съ, а визиты днемъ, пробовалъ возразить Іерихонскій. — Барону Щмукъ, его превосходительству, также я обязанъ… Тоже тайный совѣтникъ…

— Никуда больше завтра… Все это можно потомъ… постепенно… Понимаете, потомъ! — стояла на своемъ Соняша, но вдругъ встрепенулась, что-то вспомнивъ, положила на столъ блюдце, которое прикладывала ко лбу, и спросила:- Что-жъ вы мнѣ обѣщанные-то выигрышные билеты не отдали?

— Билеты-то? Сейчасъ, сейчасъ, Софія Николаевна, — засуетился Іерихонскій. — Они у меня не въ банкѣ, а здѣсь. Выигрышные я не держу въ банкѣ. Они у меня въ конторкѣ, въ шкатулкѣ.

— Ну, такъ давайте-же ихъ.

Іерихонскій пошелъ въ кабинетъ, вынесъ оттуда три выигрышные билета и, передавая ихъ Соняшѣ, произнесъ:

— Будьте счастливы…

— Ну, мерси. Выиграю, такъ подарю вамъ ермолку. Очень ужъ у васъ голова гола, — сказала Соняша.

— Ахъ, Соняша, Соняша! Какая ты дерзкая! проговорила Манефа Мартыновма, подымаясь изъ-за стола.. — Не похоже даже, что сегодня ваша свадьба, не похоже, что вы новобрачные.

— Я и сама чувствую, что не похоже, — пробормотала Соняша, смотря въ сторону.

— Ну, прощайте, дѣтки дорогія. До радостнаго утра… — продолжала Манефа Мартыновна, цѣлуя дочь и перекрестила ее. — Завтра утречкомъ я забѣгу, — прибавила она, поцѣловалась съ Іерихонскимъ и опять обратилась къ дочери:- Вѣдь вотъ, по правиламъ-то и по обычаю, я должна-бы была переодѣтъ тебя въ капотъ, расчесать тебѣ косу…

— Уходите, уходите безъ правилъ и безъ обычаевъ! — замахала руками Соняша. — И такъ ужъ много было всякой китайщины.

Манефа Мартыновна тяжело вздохнула и отправилась къ себѣ домой.

На другое утро послѣ свадьбы Соняши Манефа Мартыновна проснулась раньше обыкновеннаго, взглянула на пустующее послѣ дочери въ спальнѣ мѣсто и сейчасъ-же мелькнуло у ней въ головѣ: «что она? какъ она? угомонилась-ли? примирилась-ли съ своемъ положеніемъ»?

«Ну, что такого особенно худого въ этомъ Іерихонскомъ, что Соняша такъ становится на дыбы? — разсуждала она, одѣваясь. — Только одно развѣ, что староватъ немножко. А остальное все такъ, что лучшаго и желать не надо. И въ большомъ чинѣ онъ, и со средствами, и знакомство у него хорошее. Самъ онъ ласковый, угодливый, предупредительный. Ужъ какихъ, какихъ капризовъ она ему не предъявляла, а онъ со всѣмъ соглашается. Иногда вѣдь прямо дерзничаетъ она передъ нимъ, а онъ и дерзости сноситъ. По моему, прекраснѣйшій, хорошій человѣкъ, а она закусила удила и фордыбачитъ».

Манефа Мартыновна вышла въ столовую пить кофе. Ей ужасно хотѣлось поскорѣй повидать дочь и узнать, какъ она провела ночь на новосельѣ, но было еще слишкомъ рано, и Манефа Мартыновна опасалась потревожить сонъ новобрачныхъ. Съ большимъ нетерпѣніемъ взглядывала она на часы и ей казалось, что часовыя стрѣлки двигаются очень медленно.