Николай Лейкин - Вне рутины

— Стало быть, ужъ вы находите меня безнадежной? Стало быть, ужъ вы думаете, что для меня не найдется никого лучшаго? Ошибаетесь. Я еще не перестарокъ.

— Да ничего я не думаю. А такъ какъ особенныхъ жизненныхъ цѣлей вы покуда никакихъ не преслѣдуете, ни въ кого, какъ видится, не влюблены, такъ отчего-жъ поскорѣй не пристроиться, отчего не свить себѣ гнѣздо, тѣмъ болѣе, что въ этомъ гнѣздѣ можно даже и генеральшей величаться?

— Что вы говорите, что вы говорите, Викторъ Матвѣичъ! — вскричала дѣвушка.

— А что? Говорю, что чувствую. Пробовали вы сдѣлаться художницей — кончилось у васъ диллетантствомъ по части рисованія на фарфорѣ. Въ продавальщицы или конторщицы идти — двадцать рублей въ мѣсяцъ. Башмаковъ больше истопчете. Такъ лучше сдѣлаться скорѣе дамой.

— Вѣрно, вѣрно, Викторъ Матвѣичъ! — воскликнула Манефа Мартыновна. — Вотъ я ей тоже твержу, но вѣдь матерей-то нынче совсѣмъ не слушаютъ.

Обѣдъ былъ кончемъ. Студентъ поднялся изъ-за стола и направился въ свою комнату.

Послѣ обѣда Соняша дулась на мать и старалась избѣгать съ ней разговоровъ. Передъ вечернимъ чаемъ она обвязала голову мокрымъ полотенцемъ, сказала, что нездорова и, не раздѣваясь еще, легла въ постель. Спала она вмѣстѣ съ матерью въ одной комнатѣ, гдѣ за ситцевымъ альковомъ стояли ихъ двѣ кровати.

Напившись одна чаю, мать заглянула къ ней за альковъ и сѣла около ея кровати.

— Чего ты? Что съ тобой? — спросила она дочь. — Или на меня обидѣлась, что я за Іерихонскаго стою?

Она ласково приложила руку къ головѣ дочери, но та отвела руку и сказала:

— Оставьте меня, пожалуйста. Дайте мнѣ покой.

— Никто покоя твоего у тебя не отнимаетъ. Голова болитъ? Не хочешь-ли облаточку финецитину?

— Ничего я не хочу. Я хочу быть наединѣ… сама съ собой.

— Ну, обидѣлась. А зачѣмъ обижаться? Я любя… Я по долгу совѣсти стою на сторонѣ Іерихонскаго и всегда буду стоять, хотя все это предложеніе покуда чрезвычайно какъ водевильно, будто какъ въ пьесѣ. Конечно, если-бы ты согласилась выйти замужъ за Іерихонскаго, то я считала-бы эту партію для тебя прекрасной. Да и не я одна. Вонъ давеча за обѣдомъ Хохотовъ… И онъ то-же самое. А онъ молодой человѣкъ, студентъ…

— Ну, а ужъ онъ совсѣмъ дуракъ! — откликнулась Соняша. — И дуракъ какой-то злостный. Что онъ мололъ! Боже мой, что онъ мололъ!

— Однако, ты его когда-то считала серьезнымъ молодымъ человѣкомъ и либераломъ.

— Никогда я его ничѣмъ не считала. Всегда онъ былъ грубымъ, дерзкимъ неотесомъ.

— А мнѣ казалось, что ты, на него смотрѣла даже, какъ на жениха.

— Выдумайте еще что-нибудь!

Дочь сдѣлала даже движеніе головой, приподнявъ ее, и тотчасъ же снова опустила на подушку. Мать покачала толовой.

— Ахъ, Соняша, Соняша! — сказала она. — Эти люди хоть и либералы, а тоже ищутъ, чтобъ взять что-нибудь за дѣвушкой. Да и нельзя имъ иначе. Бѣдность… Ну, какое онъ получитъ жалованье, если поѣдетъ врачемъ на мѣсто? Поѣдетъ въ полкъ, полковымъ врачемъ — рублей семьдесятъ въ мѣсяцъ, поѣдетъ въ земство служить — сто рублей. Понятное дѣло, что ему надо себѣ взять такую жену или помощницу, чтобы ей тоже заработокъ какой имѣть, или взять хоть тряпки за женой и какую ни на есть обстановку, чтобы хоть года на три, на четыре хватило. А я вѣдь и этого тебѣ дать не могу. Даже пятокъ платьевъ и по полдюжинѣ бѣлья дать не могу. Да… Изъ чего? Какіе наши достатки? Пенсія да отъ жильцовъ живемъ. Да что жильцы! Въ прошломъ году почти въ ничью съ жильцами сыграли! А помощницей быть, работать ты не можешь.

— Попрекайте хлѣбомъ-то, попрекайте! — сквозь слезы проговорила дочь.

— И не думала попрекать. Ты ѣшь свое… пенсія у насъ общая… Это твой отецъ заслужилъ. А я говорю про помощь мужу. Викторъ Матвѣичъ правъ, что ты не можешь быть помощницей мужу. Не такъ ты воспитана, да и терпѣнія нѣтъ. Тебѣ все скоро надоѣдаетъ. Все это я къ тому клоню, что теперь послѣ его словъ ты видишь, что и онъ тебѣ не женихъ.

— Да съ чего вы взяли, что я на него когда-нибудь разсчитывала! — воскликнула Соняша, поднялась и сѣла на кровати.

— Не раздражайся, не раздражайся! Я любя… я мать… — остановила ее Манефа Мартыновна и продолжала: — а пренебрегать знакомствомъ Іерихонскаго намъ не слѣдуетъ. Я говорю: знакомствомъ. Покуда только знакомствомъ. Мы пригласимъ его къ себѣ. Онъ сдѣлаетъ намъ визитъ, навѣститъ насъ вечеромъ, попьетъ чаю, мы познакомимся съ нимъ, поговоримъ… Вѣдь человѣка въ разговорѣ сейчасъ видно. Затѣмъ, постараемся объ немъ разузнать черезъ другихъ. Ты подумай, голубушка.

Мать наклонилась къ дочери, чтобы ее поцѣловать, но та отшатнулась отъ нея и завопила:

— Ахъ, оставьте меня пожалуйста! Идите! Занимайтесь вашимъ дѣломъ! Ну, что я вамъ далась! Ну, что вы ко мнѣ пристали!

Соняша снова повалилась на подушки. Мать поднялась и стала уходить.

— Я только насчетъ знакомства, милая, только насчетъ знакомства съ нимъ, — заговорила она. — Вѣдь познакомиться съ человѣкомъ не значитъ еще выходить за него замужъ. Въ такихъ смыслахъ я и хочу ему написать: «Милости просимъ, молъ, къ намъ, ваше превосходительство, сегодня вечеромъ, въ восемь часовъ, чаю откушать».

— Ахъ, Бога ради, не дѣлайте вы этого! — простонала дочь. — Ну, зачѣмъ вы меня терзаете!

— Да какое-же тутъ терзанье, душечка! — проговорила ужъ выйдя изъ-за алькова Манефа Мартыновна. — Просто новый знакомый въ домѣ, передъ которымъ ты ничѣмъ не обязываешься… Придетъ онъ напиться съ нами чаю — вотъ и все. А расходъ какой? Полъ-бутылки коньяку, печенье, банка варенья и пятокъ апельсинъ.

— Пожалуйста не разсчитывайте. Бросьте… оставьте… Все равно я не выйду къ нему… не выйду. А то еще лучше: возьму и уйду изъ дома, — сказала дочь.

— Вотъ упрямица-то! — пробормотала мать, вышла изъ спальни и стала въ слѣдующей комнатѣ при свѣтѣ лампы раскладывать пасьянсъ на картахъ, задумавъ — согласится дочь на приглашеніе Іерихонскаго или не согласится.

Карты сошлись. Она улыбyулась и подумала: «Да конечно-же должна согласиться, если не совсѣмъ дура».

Небольшіе дешевые часики, съ изображеніемъ вращающаго глазами и играющаго на гитарѣ негра, стоявшіе на выступѣ у печки, показывали половину двѣнадцатаго. Манефа Мартыновна сложила карты, зѣвнула, погасила лампу и опять перебралась въ спальню.

Соняша не спала еще, yо ужъ лежала раздѣвшись и читала какую-то книгу при свѣтѣ свѣчки, поставленной на ночной столикъ.

— Не спишь еще?.. Вотъ и я пришла ложиться, — сказала ей мать въ видѣ привѣтствія и стала раздѣваться. — Голова-то перестала болѣть, что-ли? — спросила она.

— Такъ себѣ…- пробормотала дочь, не отрываясь отъ книги.

— Сердце-то утихло! Благоразуміе-то вернулось къ тебѣ?

— Благоразуміе мое всегда при мнѣ.