Хосе Рисаль - Флибустьеры

— Это великолепная вещь и отлично сохранилась, хотя ей почти две тысячи лет.

— Подумаешь! — хмыкнула Синанг, боясь, как бы отец все-таки не поддался соблазну.

— Глупышка! — сказал тот, оправившись от разочарования. — Ничего ты не понимаешь! Быть может, от этого ожерелья зависела судьба человечества, нынешний облик всего нашего общества? Не им ли пленила Клеопатра Цезаря, Марка Антония?.. Оно, быть может, слышало пылкие любовные признания двух величайших полководцев своего времени, слышало самую чистую и изящную латинскую речь, а ты, ты хотела бы нацепить его на себя!

— Я? Да я за него и трех песо не дам!

— Оно стоит все двадцать, дурочка! — тоном знатока сказала капитанша Тика. — Золото чистое, его можно переплавить на что угодно.

— А это, как полагают, перстень Суллы, — продолжал Симоун.

Перстень был из массивного золота, с печаткой.

— Наверно, Сулла, когда был диктатором, скреплял им смертные приговоры, — побледнев от волнения, прошептал капитан Басилио.

Он взял перстень и попытался прочесть письмена на печатке, но, сколько ни вертел его, ничего не мог разобрать, в палеографии он был не силен.

— Ну и пальцы были у Суллы! — вздохнул он наконец. — В этот перстень сразу два моих пальца влезают. Нет, видно, и впрямь человечество вырождается.

— Могу показать и другие древности…

— Если они вроде этих, благодарю покорно! — перебила ювелира Синанг. — Мне больше нравятся современные украшения.

Каждый облюбовал себе вещицу: кто перстень, кто часы, кто медальон. Капитанша Тика купила ладанку с осколком камня, на который оперся Спаситель, когда упал в третий раз, Синанг выбрала серьги, а капитан Басилио — цепочку для альфереса, серьги, заказанные священником, и еще кое-что. Жители Тиани, чтобы не отстать от богачей из Сан-Диего, опустошили свои кошельки.

Симоун не только продавал, он также скупал старые безделушки и занимался обменом. Поэтому предприимчивые мамаши чего только не принесли на торг в дом кабесанга.

— А вы ничего не желаете продать? — спросил Симоун кабесанга Талеса, заметив, как внимательно следит тот за сделками.

Талес ответил, что украшения его дочери проданы, а то, что осталось, и гроша не стоит.

— А ларец Марии-Клары? — спросила Синанг.

— Верно, верно! — воскликнул Талес, и глаза его заблестели.

— Этот ларец весь усыпан бриллиантами и изумрудами, — объяснила Синанг ювелиру. — Он когда-то принадлежал моей подруге, теперь она стала монахиней.

Симоун ничего не ответил: он с тревогой наблюдал за кабесангом Талесом.

Тот порылся в своих сундуках и нашел ларец.

Ювелир тщательно осмотрел вещь, несколько раз открыл и захлопнул крышку: да, это был тот самый ларец, который Мария-Клара взяла с собой на праздник святого Диего и в порыве сострадания подарила прокаженному.

— Форма недурна, — сказал Симоун. — Сколько вы за него хотите?

Кабесанг Талес смущенно почесал затылок и взглянул на женщин.

— Этот ларец мне очень нравится, — продолжал Симоун. — Даю сто песо… Ну ладно, пятьсот… А может, вы хотите обменять его на другой? Выбирайте сами!

Кабесанг Талес молчал и растерянно смотрел на ювелира, словно не веря своим ушам.

— Пятьсот песо? — пробормотал он наконец.

— Да, пятьсот, — с волнением подтвердил Симоун.

Талес взял ларец, повертел: в висках у него стучало, руки тряслись, что, если попросить больше? Этот ларец мог спасти их всех, такой удачный случай вряд ли повторится!

Женщины подмигивали ему — соглашайся! Только сестра Пенчанг, которой не хотелось расставаться с Хулией, елейным голоском проговорила:

— На вашем месте я бы сохранила ларец как реликвию… Люди видали Марию-Клару в монастыре. Рассказывают, что она ужасно исхудала, ослабела, еле говорит. Верно, умрет как святая… Сам отец Сальви отзывается о ней с почтением, а он — ее духовник. Потому, думаю, Хулия и не захотела продавать ларец, а предпочла пойти в прислуги.

Слова эти произвели действие. Упоминание о дочери остановило кабесанга Талеса.

— Если позволите, — сказал он, — я схожу в город, посоветуюсь с дочкой, а к вечеру буду обратно.

На том договорились, и кабесанг Талес не медля отправился в путь.

Но только вышел он за околицу, как заметил вдали, на тропинке к лесу, отца эконома и с ним еще одного человека, в котором узнал нынешнего владельца своего участка. Гнев и ревность вспыхнули в груди кабесанга Талеса, как если бы он увидел свою жену в спальне с другим. Эти люди шли на его поле, на поле, которое он возделал и надеялся завещать своим детям. Ему показалось, что эти двое смеются над ним, над его бессилием! Он вспомнил свои слова: «Я уступлю эту землю только тому, кто оросит ее своей кровью и схоронит в ней жену и дочь…»

Кабесанг остановился, провел рукой по лбу и закрыл глаза; когда он их открыл, то увидел, что новый хозяин его земли корчится от смеха, а монах даже за живот схватился, точно боясь лопнуть. Потом оба стали указывать в сторону его дома и еще пуще захохотали.

В ушах у Талеса зашумело, в висках будто застучали молотки, багровый туман поплыл перед глазами, он снова увидел трупы жены и дочери, а рядом этого хохочущего негодяя и монаха, хватающегося за живот.

Забыв обо всем на свете, он свернул на тропинку, ведущую на его поле, вслед за своими врагами.

Симоун напрасно прождал до вечера, кабесанг Талес не возвратился.

На следующее утро ювелир, проснувшись, заметил, что его кобуру кто-то трогал. Он расстегнул ее и нашел внутри завернутый в бумагу золотой ларчик, осыпанный изумрудами и бриллиантами; на бумаге было несколько строк по-тагальски:

«Надеюсь, вы простите, сударь, что я взял вещь, принадлежащую вам, моему гостю. Я вынужден это сделать. Взамен оставляю приглянувшийся вам ларец. Мне необходимо оружие, я ухожу в горы, к тулисанам.

Советую вам не продолжать путь, ибо, попав в наши руки, вы уже не будете моим гостем, и мы потребуем от вас большого выкупа.

Телесфоро Хуан де Диос».

— Наконец-то я нашел нужного мне человека! — прошептал Симоун. Пожалуй, слишком совестлив, но… это даже лучше. На него можно будет положиться!

И ювелир велел слуге плыть по озеру в Лос-Баньос с большим сундуком и ждать его там, сказав, что сам он поедет дальше по суше с меньшим сундучком, где хранились его баснословные драгоценности.

Прибытие четырех гражданских гвардейцев привело его в наилучшее настроение. Они явились за кабесангом Талесом и, не найдя хозяина, забрали старика Село.

В ту ночь было совершено три убийства. Отца эконома и нового арендатора, присвоившего поля Талеса, нашли мертвыми на меже поля кабесанга с простреленными головами и набитыми землей ртами; а в самом поселке оказалась зарезанной жена арендатора; и у нее рот был набит землей. Рядом с ее трупом валялся клочок бумаги, на котором было выведено кровью: «Талес».