Хосе Рисаль - Флибустьеры

В это утро, как обычно, генерал рассматривал перемещения, увольнения, ссылки, помилования и т. д. О главном деле, которое интересовало всех, о петиции студентов, просивших разрешение учредить Академию испанского языка, пока не было сказано ни слова.

По зале из угла в угол прохаживались, беседуя вполголоса, но весьма оживленно, дон Кустодио, один важный сановник и понурый монах, у которого было не то задумчивое, не то недовольное лицо, — его звали отец Фернандес. Из соседней комнаты доносился стук бильярдных шаров, шутки, смех, слышался скрипучий, резкий голос Симоуна, который играл на бильярде с Бен-Саибом.

Вдруг отец Каморра вскочил с места.

— Пусть сам дьявол играет с вами, провалиться мне! — воскликнул он, швыряя оставшиеся у него две карты в лицо отцу Ирене. — У нас был верный ремиз, может быть, даже кодилья [71] Ремиз, кодилья, шпадилья, тотус — термины игры в ломбер. , а вы все прошляпили!

И, негодуя, он стал объяснять игру всем присутствующим, особенно тем троим, что прохаживались по зале, призывая их в судьи. Генерал вел игру, он отвечал, отец Ирене уже набрал свои взятки, и вот он, отец Каморра, выкладывает шпадилью, туза пик, а этот растяпа, отец Ирене, не сбросил, видите ли, вовремя плохую карту! Пусть сам дьявол с ними играет! Сын его матери пришел сюда не для того, чтобы попусту ломать себе голову и проигрывать свои кровные денежки.

— Не то всякий сопляк скажет, — прибавил он, весь красный от возмущения, — что они мне с неба сыплются. А ведь мои индейцы уже начинают торговаться из-за каждого гроша!..

Бранясь и не слушая оправданий отца Ирене, который, пряча тонкую усмешку и потирая нос, пытался ему что-то втолковать, отец Каморра ушел в бильярдную.

— Отец Фернандес, не составите ли нам компанию? — спросил отец Сибила.

— Я слабый игрок, — поморщась, ответил монах.

— Тогда позовем Симоуна, — предложил генерал. — Эй, Симоун! Мистер Симоун! Сыграем партию?

— Какие будут распоряжения насчет спортивного оружия? — воспользовавшись паузой, спросил секретарь.

Симоун просунул голову в дверь.

— Не желаете ли заменить отца Каморру, сеньор Синдбад? — спросил отец Ирене. — Будете ставить вместо фишек бриллианты.

— Что ж, не возражаю, — ответил Симоун, подходя к столику и обтирая с рук мел. — А вы что поставите?

— Мы? — переспросил отец Сибила. — Генерал, конечно, может ставить что угодно, но мы, монахи, лица духовные…

— Ба! — с иронией прервал его Симоун. — Вам и отцу Ирене пристало платить благочестивыми делами, молитвами, добродетелями, не так ли?

— Не забывайте, что добродетели человеческие, — наставительно молвил отец Сибила, — это не бриллианты, которые легко переходят из рук в руки, продаются и перепродаются… Добродетели постоянно пребывают в нас, ибо они суть акциденции, неотделимые от субъекта…

— Тогда платите мне не делами, а хотя бы словами, я согласен! — весело воскликнул Симоун. — Например, вы, отец Сибила, проиграв мне пять фишек, скажете: отрекаюсь на пять дней от бедности, смирения, послушания… А вы, отец Ирене: отрекаюсь от целомудрия, щедрости и так далее. Ведь это пустяк, а я ставлю на кон свои бриллианты!

— Какой оригинал этот Симоун! Чего только не придумает! — захихикал отец Ирене.

— А этот господин, — продолжал Симоун, фамильярно похлопывая по плечу его превосходительство, — пусть заплатит мне за пять марок ордером на пять суток ареста; за проигрыш ремиза — на пять месяцев; за кодилью — бланком на высылку; за тотус… ну, скажем, карательной экспедицией гражданской гвардии, чтобы разыскали нужного мне человека, и так далее.

Ставки были необычные. Трое гулявших по зале подошли поближе.

— Но скажите на милость, сеньор Симоун, — спросил важный сановник, что за выгода вам брать плату словесными добродетелями, арестами, ссылками и карательными экспедициями?

— Пребольшая выгода! Мне до того надоело слушать разговоры о добродетелях, что я хотел бы собрать их все, сколько ни есть на свете, запихнуть в мешок да бросить в море! Для балласта я даже готов отдать все свои бриллианты!..

— Странная причуда! — воскликнул, смеясь, отец Ирене. — А. ссылки и карательные экспедиции зачем?

— Как же! Чтобы очистить страну и вырвать плевелы…

— Э, полно! Просто вы разъярены этой историей с тулисанами. Но согласитесь, они могли потребовать с вас куда больший выкуп, могли наконец отнять все ваши драгоценности! Не будьте же неблагодарны!

Симоун незадолго до того рассказал, что его недавно захватили тулисаны и, продержав у себя день, отпустили, взяв вместо выкупа всего лишь два превосходных револьвера системы «смит» и два ящика патронов, которые были при нем. Тулисаны, прибавил он, просили передать его превосходительству генерал-губернатору самый почтительный привет.

По этой причине, а также потому, что тулисаны, как сообщил Симоун, о избытком обеспечены ружьями, винтовками и револьверами, и одному человеку, даже вооруженному до зубов, с ними не справиться, его превосходительство, дабы впредь тулисаны не могли вооружаться за счет своих пленников, собирался продиктовать новый указ о ношении спортивного оружия.

— О нет, на тулисанов я вовсе не злюсь! — запротестовал Симоун. — Я их считаю самыми честными людьми в стране, только они и зарабатывают свой рис в поте лица… Да попади я в руки… ну, например, к вам, отец Ирене, разве вы отпустили бы меня, не отобрав хоть половину моих драгоценностей?

Дон Кустодио запыхтел от возмущения: этот Симоун, этот невежа, американский мулат, слишком много себе позволяет! Пользуется тем, что он любимчик генерал-губернатора. Так оскорбить отца Ирене! Хотя, сказать по чести, отец Ирене действительно не отпустил бы его на волю за такой пустяк, как пара револьверов.

— Не те тулисаны страшны, — продолжал Симоун, — что скрываются в горах и лесах; гораздо опаснее тулисаны, живущие в деревнях и городах, на глазах у всех…

— Вроде вас, — рассмеялся каноник.

— Да, и вроде меня. Вроде нас! Будем говорить откровенно, тут ни один индеец нас не слышит. Беда в том, что все мы — тулисаны, только не явные. Когда же нас разоблачат и мы сбежим в леса, — в этот день страна будет спасена, в этот день родится новое общество, которое само будет устраивать свои дела… Тогда его превосходительство сможет спокойно играть в ломбер, и никакие секретари не будут его отвлекать.

В этот момент секретарь зевнул, сладко потянулся и распрямил, сколько возможно, скрюченные под столиком ноги.

Взглянув на него, все расхохотались. Его превосходительство счел за лучшее переменить тему и, бросив на стол колоду, которую тасовал, полушутя заметил: