Хосе Рисаль - Флибустьеры

Весь этот шум вокруг оперетты лишь разжигал нетерпение, и с самого прибытия актеров в Манилу, — а приехали они накануне вечером, — только и было разговоров, как попасть на первый спектакль. Не успели появиться на улицах красные афиши, возвещая о долгожданных «Корневильских колоколах», как в стане победителей воцарилось ликование. Чиновники в конторах провели этот день не за обычной болтовней или чтением газет — они жадно листали либретто и сборники французских рассказов, ежеминутно, под предлогом внезапного расстройства желудка, исчезая в уборной, чтобы там украдкой заглянуть в карманный словарик. Дела от этого не решались быстрей, просителям предлагали прийти завтра, но никто не обижался: в этот день чиновники были так обходительны, так любезны! Они встречали и провожали посетителей с церемонными, истинно французскими поклонами и, с трудом припоминая когда-то выученные слова, обращались один к другому не иначе как: «Oui, monsieur, s ’il vous plait, pardon» [132] Да, сударь, пожалуйста, простите (франц.) . , — любо смотреть и слушать! Но нигде так не волновались и не суетились, как в редакциях газет. Бен-Саиб, которому поручили быть критиком и переводчиком либретто, трепетал, словно женщина, обвиненная в колдовстве. Он уже видел, как враги подстерегают любую его ошибку и в глаза попрекают незнанием французского языка. Как-то приезжала в Манилу итальянская опера, и его тогда чуть не вызвали на дуэль из-за того, что он переврал имя тенора. Злобный завистник тотчас же напечатал статью, в которой обозвал его невеждой, его, единственного мыслящего человека на Филиппинах! А сколько труда стоило ему оправдаться! Пришлось написать семнадцать статей, перерыть пятнадцать словарей! От этих «приятных» воспоминаний у Бен-Саиба просто руки опускались и ноги подкашивались.

— Понимаешь, Кико, — говорил Вареный Рак, — половина публики пришла именно потому, что монахи не велели приходить. Это что-то вроде демонстрации. А другая половина сказала себе: «Ага, монахи запрещают, значит, тут есть что-то такое». Уж поверь мне, Кико, пусть твои афиши превосходны, но «Пастырское послание» лучше всех афиш, хотя его никто не читал!

— Так что ж, по-твоему, дружище, — встревожился дядюшка Кико, — теперь из-за этого отца Сальви меня могут лишить заработка?

— Возможно, Кико, все возможно, — ответил тот, глядя в небо, — с деньгами-то нынче туговато…

Дядюшка Кико пробормотал себе под нос, что раз уж монахи взялись за театральную рекламу, то ему ничего другого не остается, как стать монахом. И, попрощавшись с приятелем, он удалился, покашливая и звеня монетами.

Вареный Рак с обычным своим невозмутимым видом прохаживался, прихрамывая, взад-вперед и осматривал толпу сонным взглядом. Он обратил внимание на нескольких незнакомых ему людей, пришедших порознь, они подавали друг другу какие-то знаки, покашливали и подмигивали, как заговорщики. Он знал наперечет всех жителей города, но этих видел впервые. Незнакомцы были смуглы, сутулились, тревожно озирались; казалось, они впервые в жизни надели куртки. Они не лезли вперед, где можно было лучше видеть публику, а жались в тень, словно боясь, что их заметят.

— Тайная полиция или воры? — удивился Вареный Рак и тут нее пожал плечами. — А мне-то какое дело?

Фонарь подъехавшего экипажа осветил группу неизвестных, которые разговаривали с каким-то военным.

— Тайная полиция! Новый отряд, видно, — пробормотал Вареный Рак, приняв равнодушный вид, но не спуская с них глаз.

Скоро он заметил, что военный, перекинувшись несколькими словами еще с двумя-тремя такими же группами, подошел к экипажу и стал что-то оживленно обсуждать с седоком. Вареный Рак приблизился и без особого удивления узнал в седоке ювелира Симоуна; до его слуха долетел обрывок разговора:

— Сигналом будет выстрел!

— Слушаю, сударь.

— Не волнуйтесь, так распорядился генерал, но об этом молчок. Если выполните мои указания, вас повысят в чине.

— Слушаю, сударь.

— Итак, будьте готовы!

Голоса умолкли, экипаж тронулся с места. При всем своем безразличии Вареный Рак слегка встревожился.

— Что-то затевается… — прошептал он. — Береги карманы!

Но, убедившись, что его карманы пусты, снова пожал плечами. Пусть хоть небо обрушится на землю, ему какое дело!

Он пошел дальше и внезапно услышал рядом шепот. Человек с четками и ладанками на шее убеждал другого.

— Не будь дурнем, — говорил он по-тагальски, — монахи сильнее генерала, он уедет, а они-то останутся. Сделаем, как я говорю, — разбогатеем. Сигналом будет выстрел!

— Ловко, ловко! — покачал головой Вареный Рак. — Там генерал, тут отец Сальви… Несчастная страна!.. Да мне-то что?

Он пожал плечами и сплюнул, что означало крайнюю степень безразличия, но продолжал наблюдать.

Один за другим подкатывают экипажи и останавливаются у подъезда. Съезжается цвет манильского общества. Дамы, хотя еще тепло, кутаются в роскошные шелковые шали и легкие накидки; мужчины во фраках и белых галстуках почти все в пальто, лишь некоторые несут пальто на руке, выставляя напоказ богатую атласную подкладку.

Среди зевак — Тадео, тот самый, на которого при виде преподавателя всегда нападает хворь; он пришел сюда не один, с ним его земляк, студент-новичок, пострадавший из-за неверно прочитанного принципа Декарта. Новичок очень любопытен, все время задает вопросы, и Тадео, пользуясь его наивностью и неопытностью, врет напропалую. Каждый испанец, который здоровается с Тадео, будь то мелкий чиновник или приказчик, становится в его устах главой фирмы, маркизом, графом и т. п. Зато те, что проходят мимо, не здороваясь, — это, тьфу, какие-то писаришки, ремесленники, словом, мелкота! А когда поток пешеходов редеет, Тадео, чтобы восхищение земляка не остыло, начинает заглядывать в шикарные коляски, изящными поклонами приветствует подъезжающих, любезно машет им рукой, фамильярно восклицает: «Мое почтение!»

— Кто это?

— Ба, — небрежно роняет Тадео. — Начальник полиции… Второй секретарь… Член аюнтамьенто… Сеньора де… Мои друзья!

Новичок полон почтения, он слушает развесив уши и подвигается поближе к Тадео. Шутка ли, Тадео — друг членов аюнтамьенто и губернаторов!

А Тадео сыплет громкими именами и, если кто-нибудь ему незнаком, тут же выдумывает имя и сочиняет истории, полные удивительных подробностей.

— Вон, гляди, высокий господин с черными бачками, немного косоглазый, в черном костюме — это чиновник А., дружок супруги полковника Б. Однажды оба они чуть не подрались, да я вмешался… Мое почтение! Ага, вот и сам полковник подъехал! А вдруг они сейчас подерутся?!

Новичок замирает, но соперники обмениваются дружеским рукопожатием; полковник, старый холостяк, спрашивает приятеля о здоровье супруги, деток…