Юз Алешковский - Собрание сочинений в шести томах т.2

Вот я зачитаю вам сейчас пример одной такой справки. Ее мне во время перерыва передали верные люди, на которых только и держится наша страна. Слушайте:

Справка. Дана настоящая гражданке, допустим, Лопкиной в том, что она с детских лет занималась в художественной самодеятельности и неоднократно участвовала во всемирных фестивалях молодежи и студентов. Завоевала ряд золотых и серебряных медалей по программе русских народных танцев и частушек. Любинский сельсовет просит учесть эти факты при разборе заявления гражданки Лопкиной о выдаче ей бесплатной путевки в санаторий для лечения цирроза печени и язвы желудка.

Вот какая хитрая справочка. Десятку всего стоит, а в санаторий, думаете, Лопкина попала? В том-то и дело, что нет. И десятка ее плакала.

Теперь о нашем личном деле. С Федей мы – сироты. Я всю жизнь ишачу в колхозе, а Федину жизнь я решил устроить культурно.

– Поезжай, – говорю, – учиться, чтобы не сгнить тут в нашей темени, где, кроме как о перевыполнении планов, ничего больше не услышишь.

Прихожу к Кочеткову. Даю ему двадцать пять рубчиков. Прошу красноречиво написать, что Федя чем-то замечателен и что любой институт дрался за него руками и ногами. Пришла вечером эта морда – Кочетков – к нам в дом. Бутылку ему поставили. Залил он свой выбитый теперь нами глаз и сочинил бумагу. Тут же и печать поставил.

– Хочешь, – говорит, – справку дам, что у тебя мало кровие? В Москве апельсины будешь без очереди покупать. Козел.

Поехал Федя в Ленинград, в медицинский поступать. Справку показал. Его сразу на руках прямо к директору понесли, а тот говорит:

– Завтра же выходи на соревнования, считай себя сту дентом с повышенной стипендией.

У Феди – глаза на лоб. В общаге его сразу поселили.

Утром приезжают на «Волге» и везут на стадион. У него, конечно, ушки на макушке, разберусь, думает, на месте, не маленький. Спортом в школе занимался, бегать любил. Быстрей всех бегал…

В общем, одевают его, обувают и говорят:

– Давай, выходи и повторяй хотя бы свой результат. В справке ведь что написал злодей Кочетков? Что шофер Федор Шиганов потерял при пожаре дома кубок Российс кой Федерации и документы мастера спорта по тройному прыжку… Что было делать Феде, когда он и на один пры жок не способен? Прыгнул он, как курица слепая на насест.

Тут его и разоблачили.

Вечером команда напилась в общаге, и Федю побили крепко, потому что из-за него директору института и тренеру выговор был от горкома партии и так далее. Крепко Федю побили и выдали волчий билет, чтобы близко его не подпускали к ленинградским вузам. Крепко побили. Со станции пешком идти не мог.

– Все, – говорит, – убиваю Кочеткова. Я его просил насчет бега написать? Не отговаривай, братишка, у меня волчий билет, жизнь надломилась, и мне все равно. Убью! Убью и на лбу печать поставлю сельсоветскую.

Я был не против, так как не оставлять же брата в беде и прекратить пора было аферизм Кочеткова. И я прошу осудить нас не за тяжкие повреждения, а за попытку убийства на почве мести.

Пусть партия разберется, правильно мы хотели мстить за тройной прыжок или неправильно, потому что мы не есть хулиганы какие-нибудь, а натуральные народные мстители продажному сельсовету.

Пока у меня все.

Куликов обратился к смотрителю кладбища Гришину с просьбой предоставить хорошее место для захоронения жены. Гришин рекомендовал ему землекопа Назарова, и Назаров указал место, понравившееся Куликову, за что, действуя по договоренности с Гришиным, предложил заплатить 250 рублей. Куликов передал деньги Гришину, после чего тот поставил штамп на заявлении для заказа автомашины…

Граждане судьи, народные заседатели и представители нашей прогрессивной общественности, хочу сразу заявить следующее: по букве закона я, может быть, и виновен, но по духу того же закона я виновным быть не могу. На том стоять буду вплоть до Страшного Суда, на котором все мы со временем присутствовать обречены, а как сказал поэт:

Есть Божий Суд, наперсники разврата, Есть Божий Судия, он ждет, Он, так сказать, недоступен звону золотишка, И мысли, и дела он знает наперед…

Это мы с самой школы заучивали, но жизнь, а главное – смерть, то и дело глубоко подчеркивают безнаказанность наперсников разврата…

Замечаю грозный взгляд прокурора. Не надо меня тут окидывать взглядами. Я не самиздат читал вам, а Лермонтова, затравленного толпой людей, стоявших у трона и являвшихся, как известно, свободы, гения и славы палачами. Религиозной пропаганды я тоже тут не развожу и не намекаю,

что это вы – палачи, а я – вроде бы гений, и слава у меня, как у Штирлица из «Семнадцати мгновений весны»…

Я лишь взволнованно хочу сказать, что отказываюсь считать свои действия действиями давателя взятки, тогда как Гришин – чистый взяточник. Он и не отрицает своей многолетней преступной деятельности в области захоронения широких трудящихся масс на городском кладбище.

Если, допустим, я защищаю свою жизнь от бандита и перешибаю ему бешеный хребет рабочей рукой, то ведь вы судить меня за это не будете? Верно? Вы мне еще медаль «За боевые заслуги» привесите и по телику покажете. Так почему же вы судите сегодня человека, который отстаивал в борьбе с жульем святое право выполнить предсмертные распоряжения родной и любимой супруги Нины Федоровны, Царство ей Небесное?! Почему?…

Вместо того чтоб взглядами окидывать, пусть наш прокурор поставит себя на мое место. Подзывает его умирающая супруга тихим голосом к себе и говорит, взяв за руку слабеющей рукой, ибо исход болезни ясен всем, кроме сволочей-врачей… Но это – особый вопрос.

– Поклянись, – говорит она, – Петя, Коля или, скажем, Владлен, что похоронишь ты меня не на новом участке, где свалка раньше была, а на старом кладбище, под деревцем и в сирени. Чтобы все по-человечески было. А на свалке, ходят слухи, трава расти не хочет, сирень же и подавно чахнет, да и запах из-под дерна такой бьет в нос, что не посидишь там с семьею на родительский день, не вспомнишь о жизни былой с умилением, не поплачешь от грусти, не разопьешь чекушечку и не закусишь под весенним солнышком… Клянись, чтобы спокойно ожидала я последней своей минутки и о милой могилке мечтала. Больше сейчас мечтать и не о чем… Поклянись мне…

Так что, граждане судьи? Не поклялся бы прокурор? Вон он водицы попил, небось, от ужаса. Не предпринял бы он попытки с помощью взятки разбойнику Гришину получить хорошее место, о котором мечтала его умирающая супруга? Поклялся бы и предпринял бы, и добился бы своего, как я, а если бы не предпринял и не добился бы, то я его сегодня не то что за прокурора, а за человека не считал бы. Вот так…