Юз Алешковский - Собрание сочинений в шести томах т.2

И разве это моя вина, что исполком горсовета наплевательски относится к проблеме захоронения ушедших от нас товарищей? Почему исполком установил такое неравенство в могильных позициях граждан? Почему на старом кладбище хоронят все больше отставных военных, бывших следователей, директоров магазинов, само собой разумеется, убитых в драках мясников, работников телефонного узла, официантов, милиционеров, завскладами, бензозаправщиц и так далее? Почему при рассмотрении надгробий бросается вам в глаза, что лучшие места на кладбище заняты или органами с работниками сферы обслуживания, или артистами, автогонщиками, которые заслужили такую привилегию за то, что развлекали нас, входя в алкоголизм, и гибли в авариях? Почему?…

Почему мы не видим на старом кладбище рядом с секретарями райкомов, буфетчицами, завхимчисткой, ремонтом телевизоров, пунктом по приему стеклотары, ломбардом, скупкой золота у населения, комиссионкой, кафе-мороженым, утильсырьем, лечением и предупреждением венерических болезней, газетой «Вперед к коммунизму», предварительной продажей билетов в филармонию, стекляшкой, правлением общества дружбы с Польшей и прочими шарашками простых людей доброй воли?

Не окидывай меня, прокурор, взглядами. Больше того, что положено, ты мне не влупишь. И на «вы» называть я тебя не желаю из гражданского высокомерия. На Страшном Суде обращусь к тебе на «вы», пожалуй, а здесь ты для меня роешь могилу вопреки фактам. Поэтому и не имею я никакой возможности говорить «вы»…

Так почему мы замечаем, так сказать, с птичьего полета отсутствие в зоне вечного отдыха трудящихся нашего города свободы, равенства и братства?

Разве это – ленинская мечта, если нынче будто бы в странах капитализма одни, вышеуказанные покойники, помещаются среди листвы и певчих птиц, а других зарывают на месте бывшей свалки? Ленин не мечтал об этом, товарищи. Он мечтал о совершенно другом повороте дела. Он неустанно добивался того, чтобы захоронить всех нас, пролетариев, весь наш народ вместе с партийными организациями и интеллигенцией на одном прекрасном кладбище, а на надгробья пустить золото и драгоценные камни, отнятые у банкиров империализма, и чтоб музыка шпарила круглые сутки песни советских композиторов типа «и клянусь, я тебя до могилы не забуду никогда…».

Что же мы вместо этой титанической мечты наблюдаем? Деньги, золото и драгоценные камни идут не на оформление могилок трудящихся, а в карман господ Гришиных, Куликовых и тех, с которыми они делятся своей зверской добычей. А трудности они создали в деле захоронения и вообще в похоронном вопросе, как всегда, искусственно. То есть для вымогательства взяток у помершего и еще живого населения. А если нету трудностей, значит, и взяток нету.

Вон в том году без взятки ни стирального порошка «Радость» нельзя было запасти года на два, ни лезвий «Нева», ни черного перца с калошами, а сейчас – хоть продавай за полцены запасенное, потому что разоблачила ОБХСС зав-складами за придержание фондов с целью создания взяточ-новыгодной ситуации в торговой сети.

Точно так и с кладбищем. Гришин – не дурак.

Новая Англия. 1984

В тот самый день Лев Захарович посмотрел на себя голого в зеркало. Зеркало было трофейным. Его вывезли из имения Гиммлера и вделали в стену ванной в квартире Мех-лиса.

Замечательно красивое, массивное, с совершенной, безупречнейшей амальгамой зеркало кого только не повидало на своем веку. До Гиммлера оно располагалось в будуаре одной знатной немецкой баронессы. А перед тем как попасть в Германию, жило-поживало в сыроватом дворце бывшего венецианского дожа… Потомок дожа пропил это зеркало…

И вот стоит Л.З. нагишом перед породистым, перед аристократичным зеркалом и не нравится себе. А бывало, вылезет он из ванны, из овальной мраморной ванны, которую выколупали из геббельсовской загородной бани, встанет вот этак, смотрит на свое человеческое тело и замечает в нем приятнейшее разлитие бессловесной мысли, называемой брюзгливыми моралистами самодовольством…

Ах как мило думалось, бывало, Л.З. о сногсшибательной удаче всей своей жизни, о карьере своей и прочном положении.

Сколько умников и везунчиков гниют в Зазеркалье, а он поднялся над ихним прахом до головокружительных высот и неоспоримого влияния. И все – благодаря исключительно выразительной физиономии…

Как попалась она однажды на глаза Сталину, так прочитал он на ней письмена, весьма поразившие главного злодея.

Главный злодей вдоволь уже начитался на различных рылах, рожах и харях большевистских своих подручных заверений в беззаветной преданности и готовности к преступлению против норм человеческой морали.

Но такой отталкивающей преданности, извращенной готовности к подлости и коварству, такой трижды собачьей любви к нему и ужасной, крысиной страсти к бюрократическому садизму главный злодей давно уже не читал на физиономиях политработников нового типа. Не выделить Л.З. из их толпы было бы неразумно.

Выделили… Пошел в гору по удобнейшему пути к вершине власти, вымощенному трупами врагов и друзей без различия пола, возраста, национальности и вероисповедания…

На вершине же власти местечко у Л.З. было не из самых близких к Сталину, но все-таки и он опирался во время парадов и похорон скинутых с мавзолея сослуживцев на кровавый бруствер мраморной усыпальницы Ленина – родителя нынешних властолюбцев…

В войну Л.З. вместе с Буденным провалил крымскую операцию, поскольку был безграмотным, но всесильным представителем СВГ.

Он тупо сковывал политическим руководством, смертельным для всякой нормальной человеческой деятельности, инициативу ремесленников Отечественной войны, а солдаты и офицеры подыхали и уродовались на поле напрасного боя.

Сошло ему это с рук, потому что вторую такую сволочь, как Л.З., трудновато было бы сыскать Сталину в разгар войны с вероломным другом.

Воевал, то есть мешал людям воевать, Л.З. с искренним воодушевлением. Ведь для него это была дважды война. Как еврей и политработник он считал себя основным врагом фашизма. Фашизм, соглашаясь с этим, бил на полях войны всех без разбора, а вот при пленении выборочно и в первую очередь уничтожал «жидов и комиссаров».

Надо сказать, что сам Л.З. еще в тридцатые, памятные для романтиков гнусной утопии, годы затравил и уничто-