Хосе Ортега-и-Гассет - Анатомия рассеянной души. Древо познания

Человечек не унимался и стал оскорблять испанцев. Он не может дождаться, когда покинет эту жалкую, отсталую страну; к счастью, завтра он уже будет в Гибралтаре, на пути в Америку…

Контролер не отвечал, Андрес смотрел на человечка, который бессвязно кричал тоненьким противным голоском, как вдруг рыжий молодой человек привстал и резко крикнул ему:

— Я не позволю вам отзываться так об Испании. Если вы иностранец и не желаете жить здесь, поезжайте к себе на родину, да поскорее и без разговоров, иначе вы рискуете, что вас вышвырнут в окошко, и я могу это сделать сию же минуту!

— Но сеньор, — воскликнул иностранец, — вы хотите оскорбить меня.

— Не правда! Оскорбляете вы. Для того, чтобы путешествовать, нужно обладать некоторым воспитанием и, когда едешь с испанцами, не ругать Испанию.

— Да я же очень люблю Испанию и преклоняюсь перед испанскими характером, — воскликнул человечек. — Я из чисто испанской семьи. Для чего же я и приехал в Испанию, как не для того, чтобы познакомиться с моей дорогой родиной.

— Мне не нужно объяснений, я не желаю их слушать, — сухо ответил тот и растянулся на диване, как бы подчеркивая свое пренебрежение к спутнику.

Андрес был поражен: положительно, этот молодой человек оказался молодцом. Он со всем своим интеллектуализмом соображал, к какому типу людей принадлежит низенький человечек в черном, а тот выступил решительно на защиту своей страны и своего народа.

Человечек продолжал объясняться, но никто не отвечал ему. Уртадо притворился спящим.

Вскоре после полуночи поезд подошел к станции, на которой стояла толпа народа: ехавшая из Валенсии труппа актеров пересаживалась на линию, идущую в Андалузию. Актрисы в серых от пыли накидках, актеры в соломенных шляпах и беретах устремились к поезду с видом людей, ни перед чем не теряющихся, привыкших к путешествиям и рассматривающих весь мир, как свое поместье. Актеры разместились в вагонах, и вскоре послышались крики: «Эй, Фернандес, где бутылка?» — «Молина, куда ты запропастился?!» — «Куда девался суфлер?»

Наконец, актеры угомонились, и поезд тронулся.

На рассвете, в бледном свете зари замелькали виноградники и оливковые рощи. Уже недалеко было до станции, до которой ехал Андрес. Он собрал свой багаж и, когда поезд остановился, спрыгнул на пустынную платформу. Пройдя ее, он вышел со станции. Напротив, в сторону города, виднелась широкая улица с несколькими большими белыми домами и двумя рядами тусклых электрических фонарей. Ущербная луна чуть озаряла небо. В воздухе носился сладковатый запах сухой соломы.

Андрес спросил человека, подходившего к станции:

— В котором часу выезжает дилижанс в Альколею?

— В пять. Остановка в конце улицы.

Андрес пошел по улице до освещенной будочки с напитками, положил чемодан на землю и стал на него, в ожидании дилижанса.

Уже наступило утро, когда дилижанс выехал, наконец, из города. День обещал быть очень жарким. Небо было голубое, без единого облачка, солнце сверкало. Дорога шла прямо, через виноградники и рощи старых искривленных олив. Колеса поднимали целые тучи пыли. В дилижансе ехала только одна старушка в черном платье, с корзиной на руке. Андрес попробовал было заговорить с ней, но старуха была несловоохотлива или не расположена говорить в эту минуту.

Местность не менялась во весь переезд, дорога полого поднималась и спускалась между виноградниками, похожими один на другой. Через три часа пути в долине, окруженной холмами, завиднелся город. Андресу он показался очень большим.

Дилижанс завернул в широкую улицу с низенькими домами, потом миновал несколько переулков и остановился на площади перед большим белым домом, на балконе которого была прибита вывеска «Гостиница Пальма».

— Вы остановитесь здесь? — спросил возница.

— Да, здесь.

Андрес вошел в ворота. Сквозь решетку виднелся дворик в андалузском стиле, с арками и каменными колонками. Решетка отворилась, и хозяин вышел встретить пассажира. Андрес сказал ему, что вероятно пробудет здесь долго, и просил дать ему большую комнату.

— Мы поместим вас внизу, — и хозяин провел его в довольно просторную комнату с окном на улицу.

Андрес умылся и вышел снова во двор. Обед был в час. Он сел в одну из беседок. Канарейка в клетке, подвешенной к потолку, громко и пронзительно пела. Одиночество, прохлада и пение канарейки подействовали на Андреса усыпительно, он закрыл глаза и задремал. Его разбудил голос слуги:

— Приглашаем на обед.

Андрес вошел в столовую. За столом сидело три коммивояжера. Один из них был каталонец, представитель сабадельских фабрик [323], другой продавал разные специи для сдабривания вин, а третий, андалузец, живший в Мадриде, распространял электрические приборы. Каталонец был не так шумен и суетлив, как большинство его земляков, занимающихся тою же профессией, андалузец не претендовал на любезность, а товарищ их не был ни болтлив, ни развязен. Эти три редких птицы коммивояжерской профессии оказались ярыми антиклерикалами.

Пища изумила Андреса, потому что не было ничего, кроме дичи и мяса. В соединении с крепким вином, это должно было произвести революцию в желудке.

После обеда Андрес и трое коммивояжеров отправились пить кофе в казино. На улицах стояла ужасающая жара, слабый ветерок изредка колебал сухой горячий воздух, словно выходящий из раскаленного горна. Нельзя было взглянуть ни направо, ни налево; белые, как снег, оштукатуренные известкой дома, отражая яркий и резкий свет, слепили глаза. В казино коммивояжеры потребовали кофе и засели играть в домино. Стая мух кружилась в воздухе. Кончив партию, все отправились в гостиницу, вздремнуть до вечера.

По выходе на улицу та же горячая волна воздуха обожгла Андреса. В гостинице коммивояжеры разошлись по своим комнатам, Андрес тоже отправился к себе и лег на постель. Сквозь щели в бревнах золотой полоской проникал яркий и блестящий свет. С черных бревен, промежутки между которыми были выкрашены голубой краской, свисали плотные тенета паутины. Во дворе по-прежнему пронзительно пела канарейка, и слышался медленный и унылый звон колоколов.

Слуга в гостинице предупредил Андреса, что если ему нужно побывать у кого-нибудь в городе, то сделать это можно не раньше шести часов вечера. Когда настал этот час, Андрес пошел к секретарю Городского Совета и к местному врачу.

Секретарь оказался довольно франтоватым господином, с черными кудрявыми волосами и блестящими глазами. Он считал себя человеком высшего полета, осужденного влачить жизнь в низменной среде. Он тотчас же предложил Андресу свое покровительство.

— Если вы хотите, — сказал он, — мы можем прямо сейчас пойти к вашему коллеге, доктору Санчесу.