Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 88

1Иван Иванович Горбунов (литературное имя — Горбунов-Посадов, 1864—1940), единомышленник Толстого. В. Г. Чертков, основав в 1884 г. издательство «Посредник», содержал его на свой счет до 1893 г. Осенью 1893 г. Чертков передал руководство издательством П. И. Бирюкову, причем И. И. Горбунов должен был редактировать беллетристический отдел. В начале 1897 г. Чертков, не удовлетворенный в то время редакторской работой И. И. Горбунова, вызвал его для переговоров, о которых пишет Толстой.

2Иван Иванович Горбунов.

3Хлопоты о кавказских духоборах и о возвращении детей, отобранных у Д. А. Хилкова.

4Анна Константиновна Черткова (1859—1927), жена В. Г. Черткова. См. т. 85, стр. 396—412.

5Евгений Иванович Попов (1864—1938), единомышленник Толстого. См. т. 64, стр. 109.

6Альберт Альбертович Шкарван (1869—1926), словак, врач, единомышленник Толстого. См. т. 70 стр. 195.

1897 г. Января 27. Москва.

Сейчас получил печальное известие от Андросова. 1Посылаю его телеграмму. Мы решили послать телеграмму в Усть-Цыльму, 2в полицейское управление, подписанную тремя лицами (не мной) и засвидетельствованную нотариусом, утверждающую его личность, как жителя Карск[ой] области, едущего по своему делу в Обдорск. 3

Он как будто надеется, что вы поможете ему из Петербурга. Может быть, что-нибудь и можно. Жаль.

Приветствую вас с друзьями.

Л. Т.

Датируется на основании пометки на бланке телеграммы Андросова, упоминаемой Толстым.

1Михаил Андросов, крестьянин Карской области, духобор, посланный кавказскими духоборами в Обдорск к Петру Веригину, находившемуся в ссылке. Проезжая через Москву, Андросов посетил Толстого. По дороге в Обдорск Андросов был арестован близ Усть-Цыльмы и послал телеграмму с просьбой: «Известите Петербург Черткова... удостоверьте мою личность печорской полиции». Толстой совместно с Ф. А. Страховым и А. Н. Дунаевым подписал удостоверение личности Андросова, засвидетельствованное в московской нотариальной конторе и посланное затем в Усть-Цыльму. Андросов был освобожден, но около Обдорска вновь арестован и отправлен на родину по этапу.

2Усть-Цыльма — в то время село Печорского уезда Архангельской губ.

3Обдорск — в то время село Березовского уезда Тобольской губ.

1897 г. Января 29. Москва.

Пятницу хочу ехать Олсуфьевым. 1Если нужно, заезжайте.

Толстой.

Телеграмма, датируется по телеграфному бланку.

1Толстой 31 января уехал в имение Никольское-Обольяново, принадлежавшее Адаму Васильевичу и Анне Михайловне Олсуфьевым, у которых он неоднократно гостил. Об Олсуфьевых см. т. 83, стр. 359.

1897 г. Февраля 1...2. Никольское-Обольяново.

Я у Олсуфьевых, и мне лучше, чем было всё это последнее время. Что вы? Мне хочется знать про вашу душу. Буланже 1говорил мне, что вы были нездоровы и в душевно подавленном состоянии.

Помочь ничем не могу, кроме жалости и любви. Мне помогает одно: отделение, в эти минуты упадка, своего истинного, вечного, духовного я от ложного, временного, животного. Я физически трясу головой, чтоб разделить этих слипшихся я и не только не дать животному властвовать над духовным, но, напротив, покорить его под ноги. И всегда удается, правда ненадолго, но все-таки на время оживаю. Нынче после многих пустых дней думал.

Читаю глупую книгу атеистическую: «Le monde sans Dieu» 2и стал думать: а может быть, и правда, что бога нет и что мы его выдумали. И живо представил себе мир, т. е. себя, без бога. И никогда я так ясно и неопровержимо не понял необходимость существования бога. Ну, хорошо: нет бога; но ведь есть что-то такое, зачем-то существующее, и есть закон, по кот[орому] мне надо существовать. Вот эта причина существования и закон и есть бог. И когда я говорю «воля бога», я только коротко, ясно и очень точно выражаю то, что я понимаю, что я не весь мир, а зависим от кого-то, и что кроме того есть закон, по к[оторому] я должен жить. Надо хорошенько усумниться в боге, чтобы наверно узнать его и поверить. Надо прокопать до материка, чтобы было твердо.

Я не сумел вам это сказать, как мне сказано. А мне это б[ыло] очень важно. Я не могу уже никак теперь не знать бога. А если его знаешь, то и хорошо — хорошо и здесь и там, и туда спокойно пойдешь.

Напишите мне хорошенько. Друзьям передайте мой привет.

Л. Т.

Датируется предположительно на основании даты получения письма, проставленной Чертковым на подлиннике.

1Павел Александрович Буланже (1864—1925), в то время разделял взгляды Толстого. За помещение в газетах сообщения о положении духоборов был в 1897 г. выслан за границу. См. т. 63, стр. 350.

2[«Мир без бога»]

1897 г. Февраля 15. Никольское-Обольяново.

15 февраля № 1 1

Хотелось бы мне, дорогие, милые друзья, чтобы письмо это нагнало вас в Берлине, но знаю, что это невозможно. Хоть бы оно встретило вас в Кройдоне. 2Я теперь рад, что не остался проводить вас. Я чувствовал себя уже нездоровым в день отъезда. На другой же день совсем заболел с довольно сильным жаром, так что всё равно вас бы не проводил и остался бы в Петерб[урге]. Нынче я поправился и только слаб, как после пароксизма лихорадки. Как вы уехали, как перенесла милая Галя все эти терзания, против к[оторых] она не может устоять. 3Жалко ее. Но очень много было хорошего в вашем отъезде. Я это увидел на С[офье] А[ндреевне]. 4На нее всё, что она видела и слышала, произвело очень сильное и очень хорошее впечатление, и я знаю, что не преходящее. Я вижу, что она безоговорочно полюбила вас обоих, и мне это очень радостно, п[отому] ч[то] полюбить вас (простить) — значит полюбить добро. Потому-то мне и тяжело было так, когда она выражала к вам недобрые чувства.

Письмо это будет самое бессодержательное, какими да будут ваши письма, только почаще и поподробнее пишите. Все-таки теперь несколько дальше, чем от Деменки. 5А сказать мне хочется вам очень многое и определенное, но не теперь. Петербург оставил мне самое радостное впечатление — разумеется, главное, сборищи у вас. Тяжелое впечатление — это был разговор с А[лександрой] А[ндреевной] Толстой. 6Ужасающая не только холодность, но жестокость и залезание в душу и насилие, то самое, кот[орое] нас разлучило. Какая плохая вера, кот[орая] делает добрых людей столь жестокими и потому нечуткими к душевному состоянию других. Исповедуй слово в слово то, что я, или ты мне, если не враг, то чужой. Я всегда спрашиваю себя, нет ли чего-нибудь подобного между нами? И вижу, что нет. Мы не требуем от людей никакого особенного исповедания. Человек, даже не признающий бога, — нам не чужд. Если мы чего требуем, то только того, чтобы люди делали для жизни те выводы, кот[орые] вытекают из того, что они исповедуют.