Жюльен Грин - Полночь

Видя перед собой искаженное яростью лицо, Элизабет остолбенела. Не могла вспомнить, что хотела сказать ему. Как зачарованная смотрела в злые, потемневшие от ярости глаза, на буйные, растрепанные соломенного цвета волосы, отливавшие золотом.

— Уходи! — вдруг сказал он резким тоном.

Элизабет отступила в проем двери и почувствовала, как на глаза ее наворачиваются слезы. Серж с минуту молча смотрел на нее, потом повторил тихим, слегка дрожавшим голосом:

— Вернись в кухню!

Кровь бросилась в лицо Элизабет, но она не тронулась с места. С внезапной решимостью Серж засунул руки в карманы и сделал два-три шага к Элизабет, не отрывая от нее взгляда. Ей стало страшно, но какой-то внутренний голос подсказал, что нужно проявить стойкость.

— Почему ты говоришь со мной таким тоном? — спросила она.

Одним движением плеча Серж затолкал Элизабет в кухню, она качнулась и чуть не упала, но он успел подхватить ее. Девушка услышала, как он каблуком прихлопнул дверь и в охватившей их темноте едва слышным, слегка прерывистым шепотом произнес над ее ухом слова, услышав которые она задрожала от счастья:

— Не бойся, Элизабет.

Впервые Серж назвал ее по имени; девушка обвила его шею руками и склонила голову ему на грудь.

— Как вкусно пахнут твои волосы! — совсем тихонько прошептал молодой человек. На мгновение задумался и добавил: — Когда я начинаю злиться, не обращай внимания. Злость у меня проходит быстро. Вот увидишь, с тобой я буду нежным.

— Мы уйдем сегодня ночью? — спросила она.

— Да, как только все разбредутся по своим комнатам. Серж подвел Элизабет к стулу и, когда она села, опустился перед ней на корточки и положил голову ей на колени.

— А куда мы пойдем, Серж?

— Сначала в Эстрюс, он по ту сторону леса. Я там знаю одного господина… В общем, он поможет нам.

В этот миг оба услышали, как кто-то зовет Сержа. Молодой человек нежно сжал ее руки и прошептал:

— Если я не откликнусь, они что-нибудь заподозрят. Сиди здесь. Не пройдет и часа, как мы будем на свободе.

Элизабет, плача, обняла его и заставила поклясться, что они уйдут той же ночью. После того как Серж вышел, она еще довольно долго сидела неподвижно на том стуле, на который он ее усадил. Все ее любопытство как будто угасло, ей даже казалось, будто жизнь ее остановилась; однако прошло несколько минут, и желание видеть любимого человека, а может, и жажда страдания снова повлекли ее в буфетную.

Серж неподвижно стоял недалеко от камина, щеки его раскраснелись, волосы растрепались, а лицо было одновременно и задумчивым и решительным, и при виде его сердце девушки забилось сильней, ибо теперь она не сомневалась, что Серж принадлежит ей всецело; он стоял, скрестив руки на груди, и свежестью лица напоминал мальчика, а презрительным и дерзким выражением, поработившим Элизабет, — мужчину. Какое-то приказание господина Бернара вывело его из задумчивости, и только тогда девушка заметила, что число сотрапезников увеличилось.

Какая-то маленькая сморщенная старушка о чем-то говорила с матерью господина Эдма; та оставалась на прежнем месте у камина, только теперь подставляла исходившему от огня теплу не живот, а спину. Вновь прибывшая особа была одета в фиолетовый халат, доходивший до черных шлепанцев, которые были ей явно велики, и на руках, точно младенца, держала огромного бело-рыжего кота, которого Элизабет уже видела. Кот без особого терпения сносил чрезмерные ласки своей хозяйки и постоянно выкручивался, выпуская когти.

— Видите ли, — говорила пожилая дама, отводя голову назад, дабы избежать удара когтистой лапы животной твари, которую она называла своим ребенком, — он с характером, но меня обожает. Правда, Мюмю?

Кот брызнул слюной на подбородок хозяйки.

— Он стал каким-то другим после того, как Аньель ненароком запер его с девочкой, которую вы прячете от нас, — продолжала старушка.

Мать господина Эдма посмотрела сверху вниз на свою собеседницу, голова которой не доставала ей до груди.

— Прежде всего, никого я не прячу, — спокойно и презрительно ответила она, — а кроме того, Элизабет — не маленькая девочка, это почти взрослая женщина.

— А-а! — воскликнула маленькая старушка. — Ладно. Во всяком случае, она хорошо играет на пианино. Нам с Корнелией так и хотелось потанцевать, как только мы услышали ее игру в день ее приезда.

Мадемуазель Эва подняла растрепанную голову, глаза ее смыкались от усталости.

— Мне пора соснуть, — сказала она без обиняков. — Извините меня.

Иностранка опустила голову на скрещенные руки и уснула.

— Она трое суток не спала, — прошептала вновь прибывшая дама. — Аньель тоже за это время не сомкнул глаз… Нет, мое сокровище, ты не вырвешься от меня. — Последние слова были обращены к коту, который яростно пытался освободиться. — Значит, господин Эдм так боится, как бы она, эта самая Элизабет, не удрала, что даже приставил к ней сторожей? — спросила старушка, и в голосе ее слышались горечь и ревность.

— Замолчите! — оборвала собеседницу мать господина Эдма и грозно нахмурила брови. — Не смейте говорить так о моем сыне, Соланж, и не суйтесь не в свое дело.

Ничего на это не сказав, пожилая дама смиренно присела на краешек стула и все свое внимание посвятила разъяренному коту, который так и норовил цапнуть хозяйку когтями. Старушке было лет шестьдесят, седые волосы были скручены на макушке в жиденькую кику, сделанную наспех в один завиток, ее худое лицо бороздили многочисленные морщины, не придававшие ей, однако, того выражения наивной восторженности, которое свойственно старым богомолкам.

— Вот видишь, — сказала старушка, обращаясь к коту, который продолжал биться в ее руках, — твоя мама сегодня слишком много чего наговорила, как всегда. Ей бы лучше сидеть себе тихонько, как твоя тетя Корнелия, она такая умная. Не дергайся так, радость моя, не то оцарапаешь мамочку. И что нам до того, что эта самая Элизабет в Фонфруаде, если господин Эдм по-прежнему добр к нам? Я порой говорю себе: нет ничего плохого в том, чтобы в усадьбе жило молодое существо, но все равно, Киса, когда я узнала, что Элизабет вот-вот приедет, на меня это произвело необычное и не очень приятное впечатление. Правда, господин Эдм уверял нас, что эта девушка будет мила со всеми и все наладится наилучшим образом… Ой, Киса, ты же оцарапал мамочку!

Вскрикнув, старушка выпустила вышедшего из терпения кота, а тот перемахнул через плечо хозяйки — и был таков. Из царапин на руках сочилась кровь, на которую старушка смотрела с горестным изумлением, а господин Аньель тем временем приготовил намоченную в воде салфетку.

— Ну прямо-таки материнская забота! — воскликнула Корнелия.

— Мне больно не так от этих царапин, мой добрый Аньель, — захныкала Соланж, запахивая халат на груди, — как от того, что, если смотреть правде в глаза, он меня не любит.