Жюльен Грин - Полночь

— А сейчас, — продолжала Эва, — я весьма к вам расположена, в этот вечер я позабыла все обиды на вас и на всех остальных. Однако, хоть я и смеюсь, Аньель, в сердце у меня печаль, потому что господин Бернар выпил всю мою микстуру. Бутылка осушена до дна. Да, да. Я только что зашла в столовую, неся в душе счастье, и вдруг… — увы! — бутылка пуста!

— Странно, — сухо заметил Аньель. — Господин Бернар выпил всего-то стаканчик, и оставалось добрых полбутылки, готов в этом поклясться.

— О, негодный Аньель, опять вы со своими подозрениями, — простонала иностранка. — А я-то хотела просить вас пойти к… сами знаете к кому и попросить для меня еще бутылочку моего питья, но теперь вижу, что у вас недоброе лицо и вы этого ни за что на свете не сделаете. Так вот, я вас ненавижу, Аньель. И вид у вас как у приходского священника, переодетого женщиной. Вот вам.

Выпалив эту тираду, Эва повернулась на стуле и села спиной к господину Аньелю, который, не разжимая губ, продолжал протирать стакан. В этот миг появился Серж с ножами и вилками и стал раскладывать их на столе, но так тихо, что надувшаяся иностранка этого не слышала; впрочем, ее клонило ко сну: рот приоткрылся, немного взлохмаченная голова все больше и больше клонилась вниз. Рискуя выбить графин из рук господина Аньеля, Серж подтолкнул его локтем и подмигнул, едва сдерживая смех.

— Графин! — испуганно вскричал тот хриплым голосом. — Серж, разве можно так пугать?

Эва вздрогнула.

— Что такое? — спросила она, отводя со лба выбившуюся прядь волос. — О, Серж! Как увижу вас в белом переднике, так мне кажется, что передо мною ангел.

«Мне тоже!» — сказала про себя охваченная гневом и любовью Элизабет. И сжала кулаки.

— Вам всегда мерещатся ангелы, после того как вы хлебнете вашего лекарства, мадемуазель Эва?

Этот нахальный вопрос был задан с обворожительной улыбкой. Иностранка усмехнулась.

— Не знаю, сердиться мне или забыть все обиды, когда вы вот так улыбаетесь, Серж. О, да у вас изодрана одежда, вы ранены!

— Ранен! — воскликнул господин Аньель и опрокинул хлебницу, потянувшись рукой к молодому человеку. С изменившимся лицом он обошел вокруг стола.

— Весь исцарапан, — плаксивым тоном продолжала Эва, ощупывая плечо и мускулистую руку Сержа, а господин Аньель в это время шарил в карманах пиджака и жилета, отыскивая свое пенсне. Водрузил его на свой длинный нос, заахал вместе с иностранкой и спросил, с кем же это Серж подрался. Но тот не отвечал ни на какие вопросы.

— Вместо того чтобы ахать да щупать меня, — сказал он грубо, но его грубость восхищала Эву гораздо больше, чем его вкрадчивость, — взяли бы и зашили, пока не пришел господин Эдм. Дайте иглу и ниток!

Снова длинные волосатые руки господина Аньеля закопошились в карманах, и вскоре он извлек на свет божий небольшую игольницу из черной кожи, из-за чего Эва заявила, что он не пожилой мужчина, а пожилая дама, и выхватила у него из рук игольницу, но когда она стала продевать белую нитку в иголку, то заметила, что в глазах у нее двоится, и принялась безудержно хохотать.

Меж тем дверь снова открылась, и в трапезную тихо вошла госпожа Анжели, ведя за руку дочь. Рассеянно поклонилась в сторону троих, которых, по-видимому, и не разглядела, пересекла зал и устроилась в темном углу, где Элизабет уже не могла ее видеть. Эва перестала хохотать, Серж ловко припрятал в карман катушку ниток и иглу, а господин Аньель стал их требовать у иностранки; та сердито пробурчала, что плевать ей на его катушку, и бедняга снова начал рыться в своих карманах.

— Тсс! — прошипел Серж, входя в буфетную.

Войди он двумя секундами раньше, он застал бы Элизабет растянувшейся на животе перед кошачьим лазом, но девушка оказалась такой же проворной, как и он, и спокойно вышла из темной кухни, моргая глазами от света фонаря.

— Лови! — бросил он ей катушку. — Зашей-ка вот здесь. Стежок-другой — и все.

Расставив ноги, он стал спиной к двери, чтобы никто не мог войти, и протянул девушке руку. Та покорно принялась за работу, взгляд и манеры Сержа пугали и одновременно восхищали ее. Несколько раз она едва не воткнула иглу ему в руку. Дрожащими руками клала крупные стежки вкривь и вкось. Ее недавняя ярость внезапно уступила место уже знакомой ей тревожной радости. «Я счастлива, — говорила она себе, склонившись над неподвижной рукой, которую она, к своему сожалению, упрятывала в рукав, — да, я счастлива». Добравшись до запястья, глубоко вздохнула.

Парень тут же повернулся и вышел, не сказав не единого слова благодарности, но бедная девушка все равно ощущала ни с чем не сравнимое счастье, она даже закрыла лицо руками, как бы для того, чтобы удержать в себе свою великую радость.

В самом удобном кресле, стоявшем ближе остальных к камину, Серж увидел господина Бернара. Самозваный слепец уже начал жаловаться на то, что иностранка смотрит на него так, будто хочет сказать: «Вы должны мне деньги».

— Зря теряете время, — спокойно добавил он. — Меня взглядом не растопишь.

Вернувшаяся на свой пост Элизабет была возмущена этой ложью, но Эва лишь презрительно пожала плечами. Господин Бернар начал звучным голосом отдавать команды.

— Аньель, подложите сухих дров в камин, эти только коптят. Серж, ширма не полностью загораживает меня, я чувствую, как дует. И переставьте лампу, она должна стоять вон там.

Пока все толпились вокруг господина Бернара, дверь с треском распахнулась, и вошла маленькая старушка, седая и морщинистая, в черном платье со стеклярусом. Четким быстрым шагом она подошла к столу, раздвинула стулья и села рядом со слепым, грубо толкнув его плечом.

— Прошу прощенья, но вы меня потеснили, — заявила она. — И взяли себе мою салфетку.

К великому удивлению Элизабет, господин Бернар не протестовал и отодвинулся настолько, насколько хотела его беспокойная соседка. Та несколько секунд смотрела на него черными глазами, оживлявшими ее сморщенное и пожелтевшее от желчи лицо, потом показала ему язык.

— Я показываю вам язык, — сообщила она надтреснутым голосом.

Господин Бернар не то умиротворяюще, не то безразлично махнул рукой.

— Я показываю вам язык, потому что вы — комедиант, — пояснила старуха.

Господин Бернар со страдающим видом поправил очки.

— Вы настоящий великан, — продолжала пожилая дама, шиньон которой едва доставал до плеча господина Бернара, — но я никогда вас не боялась. И это дает мне право сказать, что я вас не уважаю.

Она схватила свой стакан и начала изо всех сил протирать его заново салфеткой.

— Я никогда никого не боялась, — продолжала она, — и, вообще говоря, не боюсь ни дылд, ни верзил.

Господин Бернар желал, чтобы добавили дров в камин, о чем он смиренно сообщил проходившему мимо господину Аньелю. При этом улыбнулся ему и сказал, что господин Аньель очень любезен.