Арнольд Беннет - Отголоски войны

Филиппъ подмѣтилъ легкую дрожь въ голосѣ Поликсфена и сѣлъ на койкѣ.

— Зачѣмъ вамъ убивать меня? — спросилъ онъ съ прекрасно разыграннымъ спокойнымъ удивленіемъ. — Вы восторжествовали, спаслись бѣгствомъ. Значитъ, въ васъ говоритъ только кровожадность?

— Я ненавижу кровь, — сказалъ Поликсфенъ. — Да къ тому же крови и не будетъ. Мнѣ не хочется убивать васъ. Но у меня нѣтъ выбора. Я не могу держать васъ въ плѣну, — а какъ только я васъ отпущу, моя жизнь будетъ въ опасности. Передо мной закроются всѣ порты, и Англія такъ поклоняется этимъ двумъ фетишамъ, частной собственности и неприкосновенности человѣческой личности, что британское правительство въ состояніи послать за мной миноноску. Увы, правда, что энергію въ праздныхъ людяхъ возбуждаетъ дьяволъ. Онъ загубилъ вашу жизнь — и, повторяю, я очень объ этомъ сожалѣю.

— Убейте меня, если желаете, — спокойно сказалъ Филиппъ; — я оставляю за собой только удовольствіе назвать васъ негодяемъ и трусомъ.

— Я предпочитаю ваше прежнее горизонтальное положеніе на койкѣ,- сказалъ Поликсфенъ, видя, что Филиппъ приподнимается и придвигается въ нему. Онъ такъ близко направилъ на него дуло револьвера, что Филиппу пришлось снова растянуться на койкѣ.

— Я только тогда рѣшилъ разсказать вамъ о моемъ участіи въ этомъ дѣлѣ,- спокойно продолжалъ Поликсфенъ, — когда вполнѣ рѣшилъ, какъ поступить съ вами. Я такъ одинокъ, что сильно чувствую потребность поговорить откровенно съ другимъ человѣкомъ. И наша бесѣда доставила мнѣ большое удовольствіе. Но, возвращаясь въ вамъ, вотъ что я долженъ сказать: въ сущности я вамъ окажу такую же услугу, какъ капитану Поликсфену. Вы одиноки, все ваше состояніе — два тысячныхъ билета, которыхъ вы не можете размѣнять. Карьеры вы не сдѣлаете — у васъ нѣтъ нужныхъ для этого качествъ — и останетесь неудачникомъ на всю жизнь; а въ старости вы будете раздражать всѣхъ своимъ недовольнымъ, ворчливымъ видомъ. Отъ этого я васъ избавляю — и жалѣть объ этомъ нѣтъ причины.

— Какъ же вы меня убьете? — спросилъ Филиппъ.

— Этого я вамъ не скажу, — сказалъ Поликсфенъ, — изъ добраго чувства въ вамъ. Постараюсь, чтобы вы какъ можно меньше страдали.

— Послушайте, — сказалъ Филиппъ, приподнимаясь на локтѣ. — Вы много комедій играли за послѣднюю недѣлю. Что же, это тоже комедія?

— Нѣтъ, не комедія, — отвѣтилъ Поликсфенъ, и Филиппъ сразу ему повѣрилъ. Въ теченіе часа онъ сталъ понимать до нѣкоторой степени этого человѣка, привыкъ къ странному очарованію его голоса и въ необычности его чувствъ и словъ.

Филиппъ сталъ находить его интереснымъ и даже — что дѣлало честь его безпристрастію — ему нравился Поликсфенъ смѣлостью своей чудовищной натуры и тѣмъ, что онъ не стыдился своихъ инстинктовъ, не боялся называть вещи по имени, не притворялся, что побужденія его не были чисто эгоистическими. Все это Филиппъ оцѣнилъ по достоинству, — но вмѣстѣ съ тѣмъ ему вовсе не хотѣлось умирать, и онъ быстро сталъ думать о средствахъ спасенія. Въ умѣ его мелькнулъ образъ Мэри Поликсфенъ, и мысль о вѣчной разлукѣ съ нею казалась ему недопустимой. Въ нѣсколько часовъ онъ такъ сблизился съ нею, точно они знали другъ друга цѣлую жизнь. Такъ неужели же ихъ разлучитъ Вальтеръ Поликсфенъ? Она его ждала, и неужели же ожиданія ея окажутся напрасными? Онъ нашелъ цѣль въ жизни — и какъ разъ теперь Поликсфенъ хочетъ убить его. Онъ, Филиппъ, чувствовалъ въ себѣ силу страсти, столкнувшуюся съ опасностью смерти, и понималъ какимъ-то внутреннимъ чутьемъ, что побѣдитъ сила жизни. Онъ встрѣтился взглядомъ съ Поликсфеномъ. Броситься на него въ эту минуту было бы опасно, потому что при малѣйшемъ рискѣ для себя Поликсфенъ, конечно, не задумается застрѣлить его. Приходилось выжидать. Просить Поликсфена о пощадѣ Филиппъ не согласился бы даже ради того, чтобы обрѣсти Мэри.

— Однако вы очень спокойны, — замѣтилъ Поликсфенъ, глядя на него.

— Вы полагаете? — презрительно сказалъ Филиппъ. — Будь вы честный человѣкъ, вы бы во всякомъ случаѣ…

— Подождите на минуту, — прервалъ его Поликсфенъ. — Что вы называете быть честнымъ человѣкомъ? Вы сами — честный человѣкъ?

— Конечно, — отвѣтилъ Филиппъ: — я никогда не былъ ни воромъ, ни убійцей, никого не обманывалъ и не нарушалъ слова.

— Вотъ какъ! — сказалъ Поликсфенъ. — Ну, что же, и это идеалъ, какъ и всякій другой. Но я хотѣлъ бы знать, какъ далеко можетъ повести васъ честность. Я хочу сдѣлать опытъ.

— Что вы этимъ хотите сказать?

— Я дарую вамъ жизнь въ обмѣнъ за слово, что вы ни прямо, ни косвенно не будете содѣйствовать выдачѣ меня въ руки такъ называемаго правосудія, а также не оставите эту яхту безъ моего позволенія.

Филиппъ задумался о Мэри Поликсфенъ, о жизни и любви, о радостяхъ міра. Прошло нѣсколько секундъ, показавшихся ему вѣчностью.

— Я согласенъ, — пробормоталъ онъ.,

— Только помните, — предупредилъ его Поликсфенъ. — Обдумайте свое обѣщаніе. — Помните, что я дѣлаю это изъ пустого донъ-кихотства, просто желая знать, есть ли хоть одинъ честный человѣкъ на землѣ. Возможно, что я поступаю глупо. Словомъ, вы даете мнѣ слово ничего не предпринимать противъ меня.

— Я вѣдь вамъ далъ слово! — воскликнулъ Филиппъ. — Сколько же разъ повторять это?

Поликсфенъ засмѣялся.

— Вотъ вашъ револьверъ, — сказалъ онъ и, подойдя къ Филиппу, положилъ его на его койку. Филиппъ закрылъ лицо рукой, чтобы скрыть свое волненіе.

— Объясните мнѣ,- сказалъ Филиппъ, помолчавъ, — какова цѣль всѣхъ вашихъ убійствъ, грабительствъ и всяческихъ гнусныхъ поступковъ?

Вальтеръ Поликсфенъ помолчалъ, отстегнулъ куртку, вынулъ изъ внутренняго кармана кожаный футляръ, а изъ него нѣсколько скрѣпленныхъ листовъ бумаги, и началъ читать.

«Слава Всемогущему Богу и Габріэлю — не архангелу, а нашему капитану и командиру Габріэлю. Сегодня, 4-го марта 1654 года, нашъ славный корабль, „El Legato“, отплылъ отъ Обезьяньяго Острова, близъ Гренады, и встрѣтился съ испанскимъ кораблемъ, который отбросило отъ его спутника. Корабль этотъ стоялъ потрепанный, и команда тщетно старалась починить его. Звали его „Голкондой“, и таковой онъ оказался. Подъ командой Габріэля мы быстро завладѣли имъ, перебили всю команду, а когда къ вечеру показались два англійскихъ корабля, „Голконда“ была уже опустошена. Весь ея драгоцѣнный грузъ золота забранъ былъ нами, а въ два часа, оставшихся до прихода англичанъ, мы погрузили кладъ, который намъ достался, въ мѣсто, хорошо извѣстное Габріелю, достижимое только для небольшихъ кораблей — и для храбрыхъ моряковъ. На сѣверномъ берегу Гренады высится рядъ суровыхъ утесовъ, извѣстныхъ подъ названіемъ „Русалочнаго гребня“. Черезъ эти утесы мы пробрались и до зари слѣдующаго дня погрузили нашу огромную добычу у священныхъ пустынныхъ береговъ Гранъ-Этана, внутренняго озера Гренады, мѣста, гдѣ живутъ всѣ вестъ-индскіе дьяволы и королева ихъ, матерь дождя. Мѣсто это неприступно для нападеній, потому что ни негры ни караибы не рѣшаются подступить въ страшнымъ водамъ, или коснуться вѣтви и сорвать плодъ на священныхъ берегахъ Гранъ-Этана. „Голконда“ везла огромное сокровище, и мы сняли съ нея около ста ящиковъ золота. Мы работали какъ дьяволы и около полуночи опустили послѣдній ящикъ въ Гранъ-Этанъ. Вотъ указаніе мѣста, гдѣ спрятанъ кладъ: „Идти отъ сѣраго камня, выступающаго на аршинъ надъ водой на западномъ берегу. Сдѣлать двѣсти шаговъ на востокъ, стать противъ солнца тамъ, гдѣ оно заходитъ въ срединѣ ноября за пальмовымъ холмомъ. Потомъ сдѣлать четырнадцать шаговъ направо въ озеро, которое тамъ глубиной въ пять футовъ“.