Рода Броутон - Нашла коса на камень

— Зачѣмъ я еще здѣсь?

Она не принимаетъ никакого рѣшенія просто потому, что голова у нея идетъ кругомъ. Во всѣхъ ея планахъ все всегда вертѣлось на Марло, этомъ центрѣ ея будущей дѣятельности. Теперь приходится все перестраивать за-ново. На что же ей рѣшиться? Путешествовать? Но съ кѣмъ? зачѣмъ? Завести свое хозяйство, зажить своимъ домомъ? Но она слишкомъ молода, чтобъ жить одной, а поселиться вдвоемъ съ какой-нибудь наскоро-пріисканной компаньонкой ей, привыкшей жить въ семьѣ, положительно не подъ силу.

Даже ея состояніе — для нея тяжелое и мучительное бремя. Сильно желая сдѣлать изъ него наивозможно-лучшее употребленіе, она не болѣе любого ребенка знаетъ, какъ за это взяться. Кто будетъ ею руководить? Что, кромѣ ея собственнаго здраваго смысла, которому она за послѣднее время стала сильно не довѣрять, помѣшаетъ ей сдѣлаться жертвой обманщиковъ и шарлатановъ? Кромѣ всѣхъ этихъ причинъ ея нерѣшительности есть и другая: смутная, неуловимая надежда, — надежда, основанная на нѣсколькихъ словахъ, сказанныхъ нетвердымъ голосомъ…

Августъ канулъ въ вѣчность, насталъ сентябрь, а Джильяна не покинула Марло. Сегодня среда — базарный день; Джильяна провела его въ чайной, вновь открытой по ея настоянію, усердно угощая посѣтителей. Въ вечеру ей кажется, что единственный результатъ всѣхъ ея усилій — головная боль и усталость въ ногахъ; гостей было мало, очевидно чайной уже не конкуррировать съ кабакомъ. Возвратясь вечеромъ домой, усталая Джильяна застаетъ Джэнъ въ рукопашной съ Дикомъ. Сестра-воспитательница трясетъ мальчика за плечи, обѣщаетъ его высѣчь, посадить на хлѣбъ и на воду, отдать въ пансіонъ; онъ извивается у нея въ рукахъ, называетъ ее «старой чучелой» и, рыдая, выражаетъ надежду на ея преждевременную кончину.

Джильяна, нервы которой и безъ того сильно возбуждены, беретъ сторону ребенка, у нихъ съ кузиной происходитъ уже крупное столкновеніе. Въ разгарѣ ссоры Джильяна не слышитъ доклада слуги, не видитъ, что въ дверяхъ стоить гость; щеки ея пылаютъ, голосъ дрожитъ; сѣрые глава мечутъ молніи. Когда же она, всмотрѣвшись, узнаетъ въ нежданномъ посѣтителѣ Бернета, ей становится такъ стыдно, такъ больно, что она бѣжитъ изъ комнаты, изъ дому, не поздоровавшись съ нимъ; ей смутно помнится, что онъ гоститъ у Тарльтоновъ, но даже въ этомъ она не увѣрена. Долго ли она бродитъ по саду, она сама не знаетъ. Ей кажется, что время тянется до безконечности. Наконецъ, онъ показывается въ аллеѣ и направляется прямо къ ней. Они обмѣниваются рукопожатіемъ. Въ первую минуту оба молчатъ.

— Я пришелъ съ вами проститься, — говоритъ онъ, съ видомъ крайняго смущенія. — Мнѣ пора ѣхать.

— Да? вечеръ прекрасный. Вы славно прокатитесь.

— Очевидно со мной ужиться невозможно, — говорятъ она съ слабой улыбкой, послѣ небольшого молчанія. — Помните, какъ мы съ вами ссорились, а теперь видите въ какомъ положеніи я здѣсь! — На подобное замѣчаніе не легко найдти отвѣтъ, онъ и не пытается, даже не смотритъ на нее. Онъ не сводитъ глазъ съ зеленыхъ полей, виднѣющихся сквозь вѣтви большой ясени.

— Не стану спрашивать, что вы думаете о моей правдивости, продолжаетъ она, — послѣ всѣхъ басней, какія я вамъ разсказывала на счетъ моего вліянія надъ домашними. Неправда ли, они отлично совпадаютъ съ тѣмъ, что вы сейчасъ видѣли? Но право, право, — прежде было не то. Я, конечно, преувеличиваю собственное значеніе, но полезна я была, они меня любили, они меня уважали.

Она умолкаетъ, задыхаясь отъ слезъ.

— Нисколько въ этомъ не сомнѣваюсь, — отзывается онъ взволнованнымъ голосомъ.

— Помните ли вы, — говоритъ она, вытирая глаза и напряженно улыбаясь, — какъ я вамъ разъ хвастала насчетъ того, что я здѣсь необходима, а вы совѣтовали мнѣ утѣшиться, увѣряя, что мои домашніе навѣрное отлично обходятся безъ меня?

— Неужели? — сухо отвѣчаетъ онъ. — Не думалъ я, не гадалъ быть пророкомъ, а хотѣлъ только сказать что-нибудь непріятное.

— Какъ видвте, слова ваши оправдались.

Новое молчаніе. Становится поздно; видъ долины, разстилающейся за садомъ, измѣнился; по розовому отблеску на поверхности горъ, замыкающихъ ее, они догадываются, что солнце закатывается за этими горами.

— Какимъ закатомъ можно сегодня любоваться съ вершины той горы! — говоритъ она тихимъ голосомъ. — Не пойдемъ ли мы? Если поторопиться, еще поспѣемъ. Съ минуту онъ колеблется, нерѣшительно посматривая то на нее, то на розовыя горы и наконецъ говоритъ:

— Идемъ.

Усердно карабкаются они въ гору, но добравшись наконецъ до вершины, видятъ, что смотрѣть не на что, все сѣро кругомъ, они опоздали.

— Я должна просить у васъ прощенія, — говоритъ она, опусшсь на траву, — я попусту васъ потревожила.

Онъ киваетъ въ знакъ согласія и садится возлѣ нея.

— Найди вы въ себѣ силу оторваться пятью минутами раньше отъ очаровательнаго общества Джэнъ…

— Моя ли вина, что меня оставили съ глазу на глазъ съ нею?

— Дядя Марло говоритъ, — начинаетъ Джяльяна, искоса слѣдя за впечатлѣніемъ, какое произведутъ ея слова, — что она сильно напоминаетъ ему меня.

— Васъ? — слегка приподнявъ брови;- неужели!

— Миссъ Тарльтонъ говоритъ, что она понимаетъ, что онъ хочетъ сказать; можетъ быть вы согласны съ ней, можетъ быть вы находите, что онъ правъ?

— Я могу только предположить, что онъ хочетъ дать понятъ, что вы обѣ любите поставить на своемъ. — Этого Джильяна вынести не въ силахъ.

— Обѣ! — восклицаетъ она, покраснѣвъ;- неужели вы насъ ставите на одну доску. Но какъ бы мы ни были похожи, одно вѣрно, это — что намъ не ужиться въ одномъ домѣ.

— Серьезно?

— Несомнѣнно. Какъ она ухитрилась — не знаю, но она заняла мое мѣсто, исполняетъ мои обязанности, пользуется моими правами!

— Вашими правами! — повторяетъ онъ, не глядя на нее, — какими? Я всегда изъ вашихъ же словъ заключалъ, что власть ваша временная, пока миссъ Марло не выростетъ. Кажется, не можетъ быть сомнѣній въ томъ, что она теперь — взрослая.

— Взрослая! — повторяетъ Джильяна къ которой, при этомъ послѣднемъ ударѣ, возвратилось употребленіе языка;- она сущій ребенокъ! Всѣ вы почему-то сговорились считать ее взрослой, но въ дѣйствительности она ребенокъ, ей едва шестнадцать лѣтъ.

— Ей можно дать восемнадцать, — возражаетъ Бернетъ съ истинно-британскимъ упрямствомъ, — если не девятнадцать да двадцать.

— Вы, конечно, шутите, но довольно объ этомъ.

Бернетъ первый нарушаетъ молчаніе.

— Очень мнѣ васъ жаль, — говоритъ онъ, — знаю, что вы этого никакъ не ожидали, знаю, что въ Лондонѣ вы постоянно считали часы до вашего возвращенія сюда.

— Право? Во всякомъ случаѣ, я всегда разсчитывала, что здѣсь, по крайней мѣрѣ, стою твердой ногой, теперь — я совсѣмъ растерялась.