Уильям Теккерей - Ярмарка тщеславия

Капитан Макмердо, старый служака, участник сражения при Ватерлоо, большой любимец полка, в котором он только из-за недостатка средств не мог достигнуть высших чинов, наслаждался утренним покоем в кровати. Накануне он был на веселом ужине, устроенном капитаном Джорджем Синкбарзом в своем доме на Бромптон-сквер для нескольких молодых офицеров и большого количества дам из кордебалета, и старый Мак, который чувствовал себя отлично с людьми всех возрастов и рангов и водился с генералами, собачниками, танцовщицами, боксерами – словом, со всякими решительно людьми, – отдыхал после ночных трудов и, не будучи дежурным, лежал в постели.

Его комната была сплошь увешана картинами, посвященными боксу, балету и спорту и подаренными ему товарищами, когда те выходили в отставку, женились и переходили к спокойному образу жизни. И так как капитану было теперь лет пятьдесят и двадцать четыре из них он провел на военной службе, то у него подобрался своеобразный музей. Он был одним из лучших стрелков в Англии и одним из лучших, для своего веса, наездников. Они с Кроули были соперниками, когда тот служил в полку. Короче сказать, мистер Макмердо лежал в постели, читая в «Белловой жизни» отчет о том самом состязании между Любимцем Татбери и Баркингским Мясником, о котором мы упоминали выше. Это был почтенный вояка, с маленькой, коротко остриженной седой головой, в шелковом ночном колпаке, румяный и красноносый, с длинными крашеными усами.

Когда Родон сообщил капитану, что нуждается в друге, тот отлично понял, какого рода дружеская услуга от него требуется. Ему довелось провести для своих знакомых десятки таких дел весьма осмотрительно и искусно. Его королевское высочество, незабвенной памяти покойный главнокомандующий, питал за это величайшее уважение к Макмердо, и капитан был всеобщим прибежищем для джентльменов в беде.

– Ну, в чем дело, мой милый Кроули? – спросил старый вояка. – Еще какая-нибудь картежная история? Вроде той, когда мы ухлопали капитана Маркера, а?

– Нет, теперь это… теперь это из-за моей жены, – отвечал Кроули, потупив взор и сильно покраснев.

Тот только свистнул.

– Я всегда говорил, что она тебя бросит, – начал он (и действительно, в полку и в клубах заключались пари насчет того, какая участь ожидает полковника Кроули, – такого невысокого мнения были его товарищи и свет о добродетельности миссис Кроули), но, увидев, каким свирепым взглядом Родон ответствовал на его замечание, Макмердо счел за благо не развивать эту тему.

– И что же, неужели другого выхода нет, мой милый? – продолжал капитан серьезным тоном. – Что это: только, понимаешь, подозрение или… или что еще? Какие-нибудь письма? Нельзя ли замять дело? Лучше не поднимать шума из-за такой истории, если это возможно!

«Здорово! Он, значит, только теперь ее раскусил», – подумал капитан и вспомнил сотни разговоров в офицерской столовой, когда имя миссис Кроули смешивалось с грязью.

– Выход только один, – отвечал Родон, – и одному из нас придется отправиться этим выходом на тот свет. Понимаешь, Мак, меня устранили с дороги, арестовали; я застал их вдвоем. Я сказал ему, что он лжец и трус, сбил его с ног и вздул.

– Так ему и надо, – сказал Макмердо. – Кто это?

Родон ответил, что это лорд Стайн.

– Черт! Маркиз! Говорят, он… то есть, говорят, ты…

– Какого дьявола ты мямлишь? – взревел Родон. – Ты хочешь сказать, что тебе уже приходилось слышать какие-то намеки по адресу моей жены и ты не сообщил мне об этом?

– Свет любит позлословить, старина, – отвечал тот. – Ну к чему я стал бы тебе рассказывать о том, что болтают всякие дураки?

– Черт возьми, Мак, это было не по-приятельски, – сказал Родон, совсем подавленный, и, закрыв лицо руками, дал волю своему волнению, чем глубоко тронул грубого старого служаку.

– Держись, старина! – сказал он. – Важный он человек или не важный, мы всадим в него пулю, черт его побери! А что касается женщин, так они все одинаковы.

– Ты не знаешь, как я любил ее, – сказал Родон, едва выговаривая слова. – Ведь я ходил за нею по пятам, как лакей. Я отдал ей все, что у меня было. Я нищий теперь, потому что женился на ней. Клянусь тебе, я закладывал часы, чтобы купить ей, что ей хотелось. А она… она все это время копила деньги для себя и пожалела сто фунтов, чтобы вызволить меня из каталажки.

Тут он горячо и несвязно, с волнением, в каком друг никогда его не видел, рассказал Макмердо все обстоятельства дела. Последний ухватился за некоторые неясные черточки в рассказе.

– А может быть, она и вправду невинна? – сказал он. – Она это утверждает. Стайн и прежде сотни раз оставался с нею наедине в вашем доме.

– Может быть и так, – сумрачно отвечал Родон, – но вот это выглядит не очень невинно. – И он показал капитану тысячефунтовый билет, найденный в бумажнике Бекки. – Вот что он дал ей, Мак, а она от меня это утаила. И, имея такие деньги дома, отказалась выручить меня, когда я очутился под замком.

Капитан не мог не согласиться, что с деньгами получилось некрасиво.

Пока шло это совещание, Родон отправил слугу капитана Макмердо на Керзон-стрит с приказом своему лакею выдать чемодан с платьем, в котором полковник сильно нуждался. А тем временем Родон и его секундант с величайшим трудом и с помощью джонсоновского словаря, сослужившего им большую службу, составили письмо, которое Макмердо должен был послать лорду Стайну. Капитан Макмердо имеет честь от лица полковника Родона Кроули свидетельствовать свое почтение маркизу Стайну и доводит до его сведения, что он уполномочен полковником предпринять любые шаги для встречи, требовать которой, он в том не сомневается, входит в намерения его милости и которую обстоятельства сегодняшнего утра делают неизбежной. Капитан Макмердо в самой учтивой форме просил лорда Стайна указать со своей стороны какого-нибудь друга, с которым он (капитан М.) мог бы снестись, и высказывал пожелание, чтобы встреча произошла по возможности без промедлений. В постскриптуме капитан сообщал, что в его распоряжении находится банковый билет на крупную сумму, причем полковник Кроули имеет основания предполагать, что эти деньги являются собственностью маркиза Стайна. И ему, по поручению полковника, желательно было бы передать билет владельцу.

К тому времени, как это письмо было составлено, слуга капитана вернулся с Керзон-стрит, но без саквояжа и чемодана, за которыми его посылали, – вид у него был растерянный и смущенный.

– Там ничего не хотят выдавать, – доложил он. – В доме сущий кавардак, все перевернуто вверх дном. Явился домохозяин и завладел всем. Слуги пьянствуют в гостиной. Они говорят… они говорят, что вы сбежали со столовым серебром, полковник, – добавил слуга, помолчав немного. – Одна из горничных уже съехала. А Симпсон, ваш лакей, очень шумел и, притом совершенно пьяный, твердит, что не даст ничего вынести из дому, пока ему не заплатят жалованья.